— Помню свое отчаянье, когда просто опускались руки. Я стала обзванивать другие города. Но и там мне отвечали то же, что и в местной опеке: «В очередь можете даже не вставать, все равно она никогда до вас не дойдет». Я продолжала звонить, и через две недели, которые мне показались вечностью, мне сказали: «У нас есть ребенок, приезжайте». Правда, тут же оговорились, что девочка, скорее всего, нам не подойдет: у нее глухота, проблемы со зрением и тяжелая умственная отсталость («Так что не знаем, стоит ли вам вообще ехать»). Первым делом я спросила: «Вы уверены, что она глухая?» На сайте было написано, что Варя поет и танцует… Мне ответили, что уточнят, и через несколько минут по телефону сказали, что диагноз изменен на тугоухость — это уже мне показалось совсем не страшно. Тем же вечером я села на поезд, утром была у регионального оператора, а через час — в доме ребенка с направлением в руках.
Оказалось, что медицинский осмотр девочка не проходила давно. Поэтому я не могла сразу забрать ребенка, мне пришлось ждать целый месяц, пока не приведут документы в порядок. Из-за этой «тугоухости» воспитатели с Варей практически не занимались, она сильно отставала в развитии. В три года Варя была развита на год, а по размерам была еще меньше, чем годовалый ребенок. Когда я приехала, ее как раз собирались переводить в специализированный дом ребенка как умственно отсталую. Мне сказали: зачем вам она, «она же овощ», не умеет даже в ладушки играть. Но через месяц, пока мы ехали с ней домой в поезде, она за несколько часов научилась в них играть. Тогда я поняла, что все будет хорошо.
Как только мы оказались дома, начались хождения по больницам. Мы сразу прошли всех специалистов, сделали множество процедур — это все очень небыстро и непросто. Инвалидность не подтвердили. Оказалось, что со слухом у нее всегда все было хорошо. Первая же проверка показала, что у нее стопроцентный слух. Умственной отсталости тоже не было, но была большая педагогическая запущенность. Сейчас Варя посещает кружки, спортивную секцию, занимается со специалистами и ходит в муниципальный детский сад. Обычный любимый домашний ребенок.
Мне повезло: за Варей никто никогда не придет. В ее свидетельстве о рождении стоит два прочерка. Ее мама пришла в больницу без документов и просто оставила девочку в роддоме. В городе все знали, кто мама Вари. Она была у нее пятая из шести. Трое взрослых детей жили вместе с ней, а от последних троих она отказалась. Сейчас ее уже нет в живых. Я много слышала о братьях Вари от волонтеров. Они живут в приемных семьях, хорошо учатся, занимаются спортом. Может быть, когда-нибудь Варя захочет с ними встретиться — я против этого возражать не буду.
Падение с бревна в спортивной гимнастике — обычное дело. Я не делаю из этого тайны и открыто общаюсь со службой опеки. Они всегда могут прийти к нам и посмотреть, как мы живем. Тем более что один из сотрудников живет в нашем доме.
— Как-то после занятий в лагере мы разговорились с Женей о том, кем он хочет стать. Он сказал, что у него есть мечта: поступить в Суворовское. Но администрация кадетского корпуса брать его отказывалась: государство уже выделяло деньги на его содержание детскому дому, и училищу бы ничего не досталось. Если бы у Жени появился опекун, то его мечта могла бы исполниться. Я предложил этот вариант Жене, он согласился. Позже я оформил опеку еще над двумя детьми, Антоном и Димой. Они тоже занимались в нашем отряде, очень хотели попасть в профессиональный спорт.
Для детей я в первую очередь партнер, наши отношения можно назвать рабочими. На людях они называют меня «папа», дома — просто Михаил. Я не играю с ними в семью, потому что понимаю: стереть генетическую память невозможно. Когда я оформил опеку, им было по 10–11 лет. Они четко понимали, что я не их кровный родитель. Я же вижу это так: государство доверило мне троих подростков и поставило задачу сделать из них достойных членов общества. Для меня это своего рода работа, большой труд. На чувства времени просто не остается. Я никогда не буду считать, что они мне что-то должны. Не буду ждать от них благодарности, потому что они не мои кровные дети.
У каждого — своя история. Антона изъяли из семьи, когда ему было 6 лет. Мать Димы лишили родительских прав из-за алкоголизма. Его забрала тетя, потом — бабушка. Когда он пошел в первый класс, она отвела его в приют. Мама Жени могла вернуть сына, но алкоголь для нее оказался важнее.
Какое-то время мама Жени часто звонила мне, требовала позволить увидеться с сыном, угрожала пойти в суд. При этом каждый раз была пьяная. Тогда я сказал: «Вот ты звонишь мне пьяная и говоришь, что ты мать… Если ты действительно хочешь восстановить свои права, позвони мне, когда будешь трезвая. Объясни, как ты хочешь его содержать, на какие деньги. Если я увижу, что ты что-то делаешь, чтобы снова стать матерью, Женя будет жить у тебя. Мы будем дружить семьями, он будет приезжать к нам на каникулы». Сейчас ее уже нет в живых.
Жесткого распорядка у нас в доме нет. Каждый сам знает: если у него с утра тренировка, он должен поставить будильник и встать вовремя. Но если есть возможность поспать, то пусть спят. У нас не казарма. Чем себя занять в свободное время, тоже каждый решает сам. У детей масса дел. На Новый год я подарил им два снегохода, которые им очень нравятся. В этом году старший получил права на вождение мотоцикла.
Дети могут обсудить со мной любые вопросы, но есть вещи, в которые я не лезу. Например, я никогда не буду вмешиваться в их личные отношения — сами как-нибудь разберутся. Перед Новым годом у Жени произошел конфликт с братьями. Он потратил общие деньги, отложенные на поездку в Питер, на подарок девушке — купил ей айфон. Сейчас они уже расстались, любви там не было. Женя был для нее, скорее, человек-кошелек, но он понял это слишком поздно. Братья уехали в Питер, а его с собой не взяли. Для Жени это стало хорошим уроком.
Общаться со сверстниками моим детям неинтересно, поэтому большинство их друзей — это люди, которые старше их лет на десять. Они вместе катаются на снегоходах, квадроциклах, играют в страйкбол, тренируются в спортивных секциях. С одноклассниками, конечно, тоже общаются, но сейчас у них разные цели и интересы. Мои дети, например, никогда не пойдут тусоваться в «Гринвич», а для их сверстников это обычное дело.
Главная проблема сегодняшних подростков в том, что они любят гулять в «Гринвиче» и не любят узнавать что-то новое, не любят читать. Пользуются тем, что могут просмотреть параграф в учебнике по диагонали, и учителя это устроит.
Я думаю, что у нас, в Екатеринбурге, вряд ли возможно повторение истории семьи Светланы Дель. Во-первых, наша опека очень хорошо работает на опережение. Во-вторых, у нас в городе есть четкое понимание, что отдавать 16 детей в одну семью нельзя. Максимум восемь. У семьи Дель ведь были еще воспитанники, но сейчас они почему-то об этом умалчивают. Все интервью, которые сейчас дает Светлана Дель, — это попытка оправдаться. Я не понимаю, почему говорит только она. Где ее супруг, которого обвиняют в домашнем насилии?
Через сторонников семьи Дель я предлагал Светлане и ее мужу пройти проверку на полиграфе. Пока никакого конкретного ответа они не дали. Я даже готов оплатить все затраты на исследование. Мне кажется, что оно могло бы снять многие вопросы.
«Я не дала увезти Варю в Испанию»
Елена Бушмакова — бухгалтер из Екатеринбурга, у нее двое взрослых детей, которые давно живут отдельно, есть внучка. Девять лет назад после звонка из службы опеки она приняла неожиданное для себя решение: усыновить трехлетнюю Варю, которую до этого никогда не видела. Через несколько дней в их семье появятся еще три ребенка из детского дома, самому младшему из которых — два года, старшему — 14 лет.
— Нам позвонили из опеки и предложили отказаться от ребенка. Сказали, что девочку зовут Варя, она дочь нашей дальней родственницы. После родов маме Вари поставили тяжелый диагноз, ее признали недееспособной, ухаживать за девочкой она не могла, поэтому той стали подыскивать новых родителей. Когда Варе исполнилось три с половиной года, ее заметила семья из Испании. Опека начала оформлять документы. Нужно было собрать отказы со всех родственников. Как они вышли на нас, я даже не знаю. Но я сказала, что подписывать отказ не стану. Когда я увидела Варю, то поняла, что это наша девочка.
Варя вела себя как взрослая. Она никогда не плакала. Детский дом научил ее держать эмоции в себе. Со стороны она могла показаться замкнутым ребенком, она вся как будто сжалась в комок. Мы, конечно, сначала стали ее жалеть, давали ей все, что она захочет. Но это было ошибкой. Варя хватала в магазине ворох разных вещей, а мне приходилось подолгу объяснять ей, что нам это не нужно.
Когда Варя пошла в детский сад и школу, стало ясно, что общаться с другими детьми у нее не получается. Ей было с ними просто скучно. Она часто дралась, ссорилась. Дошло до того, что Варя вообще не хотела идти в школу. Как-то раз она пришла и сказала мне: «Знаешь, мам, меня на «стрелку» (встреча для решения спорного вопроса, — прим. 66.ru) приглашают»… Учителя советовали нам отдать ее обратно в детский дом. Не понимали, зачем нам нужны «все эти проблемы». Тогда нам очень помог психолог и тренинги для приемных родителей.
Варя всегда знала, что она приемный ребенок. Я настояла на том, чтобы познакомить ее с родной мамой, но они не смогли найти общий язык. Варя называла ее бабой-ягой (из-за болезни та стала плохо выглядеть). Я запретила ей так говорить, сказала: «Нет, Варя, какая бы она ни была — она твоя мама». Сейчас Варя называет ее просто по имени. Но называть ее мамой она не может, потому что родители для нее — это мы.
Скоро в нашей семье появится еще трое приемных детей: мальчик 14 лет и две девочки-дошкольницы. Мы уверены, что у каждого ребенка должна быть своя семья. Я, конечно, боюсь брать в семью подростка. Он в этой жизни ничего хорошего не видел. Думаю, что ему будет тяжело приспособиться к нам, и наша задача — помочь ему в этом. Мы с ним разговаривали, и я поняла, что ему очень хочется пожить нормальной, хорошей жизнью. Он устал переживать за сестренок, что они не поели, не поспали… Он быстро повзрослел, но ему хочется еще побыть ребенком.
Мне очень не нравится то, что сейчас происходит с семьей Светланы Дель. Cиняки могут появиться не только потому, что ребенка ударил отец. Но если это действительно так, то мне непонятно, куда смотрела соцзащита.
«Я сама пришла в соцзащиту и сказала: «Помогите, я не справляюсь»
В городе, где живет Татьяна Сидельникова, много приемных семей. Не так давно для них даже открыли клуб, в котором психологи объясняют, с какими проблемами сталкиваются родители, когда в их семье впервые появляется ребенок из детского дома. Сама Татьяна об усыновлении никогда не думала — было просто некогда: днем работала на заводе, потом приходила домой и занималась воспитанием собственных детей. Сейчас ее сыну 27, дочери — 26, они давно живут самостоятельно. Не так давно Татьяна стала бабушкой. Но как-то раз она пришла в местную больницу и увидела шуструю девочку-отказницу, расставаться с которой уже не захотела.
Татьяна с Валерием и Марией — Летом 2009 г. я стала работать волонтером в Центральной городской больнице Верхней Салды. Там есть социальная палата, в которой живут дети-отказники. Всего было семеро детей от 3 месяцев до 2 лет, с которыми нужно было гулять, читать им сказки… Машенька была самой старшей. Когда я ее увидела, сразу поняла — моё! Я посоветовалась со своими детьми и начала оформлять документы. В опеке мне сразу сказали, что у Маши есть старший брат, и одну мне ее не отдадут. Валере тогда было три года. Он уже жил отдельно, в приюте, так как считался большим. Я подумала: почему бы и нет? Двоих подняла — и еще двоих подниму.
История Маши и Валеры не была для меня тайной. Город-то у нас маленький, всем всё известно. Их родители жили в общежитии, мама выпивала, отец тоже. Время от времени он ее избивал. Она написала заявление в полицию, его осудили. Он отсидел срок, вскоре после освобождения скончался. Дети остались с мамой, которая часто запирала их одних в квартире. Об этом узнали в опеке и забрали ребят.
Машу отвезли в больницу, потому что ей еще не было трех лет. Время от времени мама ее навещала. Детей пыталась забрать к себе бабушка, приносила им подарки (все-таки внуки). Но не получилось: она умерла. После этого мама Валеры и Маши окончательно от них отказалась. Поэтому я не боюсь, что когда-нибудь она может прийти и забрать их. Она сама мне сказала: «Теперь это твои дети, не мои». Сейчас, если мы встречаем ее на улице, она проходит мимо, отворачивается. Дети ее не узнают. Когда их забрали, они были совсем маленькими. У нее сейчас новая семья и уже другие дети.
Забрать Машу в семью хотели многие. Но когда узнавали, что у нее еще есть братик, сразу отказывались. Все хотели только ее одну. Наверное, потому что она очень симпатичная и активная девочка.
Пока Маша ходила в садик, проблем у нас не было. За ней постоянно присматривали, я провожала и встречала ее. Но как только пошла в школу, начались трудности. Девчонку понесло — она почувствовала свободу. Маша же у нас сама по себе непоседа, а тут еще за ней никто не смотрит. Вместо того чтобы идти после школы домой и делать уроки, она отправлялась по подружкам. Там не примут — она в другой дом пойдет, и так допоздна. Приходила домой часов в девять-десять вечера, когда я уже и не знала, где ее искать. Тут уже было не до домашних заданий. Начались серьезные проблемы с учебой.
Я пыталась разговаривать с Машей, наказывала ее, но потом поняла, что это замкнутый круг: чем больше наказываешь, тем хуже становится. Ничего не помогало. После работы я шла домой как на каторгу, с ужасом думала, что мне придется опять и опять пытаться усадить Машу за стол делать уроки — через крики, протест, через слезы. Мы занимались целыми вечерами. Учителю ведь все равно, гуляла она допоздна или нет. Уроки должны быть сделаны. Но толку от этого было мало. Каждый раз, как только мы открывали учебники, на Машу находил ступор.
Я была в отчаянии, не знала, что делать. Обратилась за помощью в соцзащиту (думаю, что из школы сигналы тоже были). Так наша семья оказалась на комиссии. Со мной и с Машей разговаривал школьный психолог. Он научил, как воспитать у ребенка привязанность к дому, к семье. После того как в Верхней Салде появился клуб приемных родителей некоммерческой организации «Семья детям», мы стали заниматься и там. Сейчас Маша уже учится в третьем классе и делает всё сама. Мне редко приходится ей что-то объяснять. Она даже пятерки из школы стала приносить.
Портал 66.ru благодарит некоммерческую организацию «Семья детям» за помощь в организации интервью.
