Принимаю условия соглашения и даю своё согласие на обработку персональных данных и cookies.
Согласен

Вера Полозкова: «Мы пальцы Бога, которыми он трогает мир»

интервью вера полозкова
12 ноября 2016, 10:30
Фото: Константин Мельницкий; 66.RU; 66.RU; архив 66.ru
Вера Полозкова читает свои стихи со сцены, фоном — музыка и видеоинсталляция. Она известна, на ее концерты ходят люди, ее книги покупают и переиздают, ее читают и цитируют в соцсетях. Публикуем прозаичное интервью с поэтом.

Мы сидим в гримерке после концерта. Вера — красивая, в черном платье, вокруг нее цветы, она час разговаривала с поклонниками, ставила автографы на своих книгах, она, очевидно, устала. Но мы разговариваем, пока хватает слов, а когда я уже стою в дверях, в теплой куртке, она обнимает меня. Я очарован.

Я много слышал о Вере. Ее любит моя жена, мой китайский друг Григорий Потемкин часто слушает ее в машине, я видел ее эфиры, случайно читал ее стихи. Мне хотелось с ней поговорить. Я попросил о встрече, ее помощники попросили прислать вопросы. Я абсолютно не понимал, что написать, чтобы интервью состоялось. Слишком легко было «нажестить» и получить отказ. Но написал. Мне ответили:

— Вы можете прислать более интересные вопросы?

— О чем, например?

— О том, как Вера развивается как гениальный поэт.

Я поудивлялся, но добавил пару вопросов, а пару убрал. В фойе Театра эстрады директор Веры Полозковой Петр попросил не спрашивать, «как она пишет стихи», — о «вдохновении», «творческом методе» и вот этом вот всём. Я решил вообще не задавать никаких вопросов — как пойдет, так пойдет.

Вера Полозкова: «Мы пальцы Бога, которыми он трогает мир»

— Хочу сказать спасибо вам, Вера, за то, что сделали нам всем больно. Ощутимо больно. Объясню почему. В своих стихотворениях вы показываете собирательный образ героя — идеального молодого человека: бунтаря, интеллектуала, романтика, человека слова и дела. На него хочется походить, хочется быть ему созвучным. Ему где-то 18–25 лет, иногда он мужчина, иногда — женщина. Но я понимаю (как, впрочем, и большая часть аудитории), что почувствовать в себе такого человека уже не смогу. Я сегодняшний гораздо хуже, чем я 20-летний. Говоря вашим языком, тогда было серебро и мед, сейчас — прах и пепел. Предательство идеалов молодости. И от этого, конечно, было очень больно…
— Мне кажется, что те серебро и мед, которые бывают с нами с 18 до 25, — настолько невероятны, что просто невозможно, чтобы они воплотились в нас взрослых. Опыт горечи меняет людей. Когда тебе 19 лет, ты всемогущий, но ты даже не представляешь, что тебе нужно будет сделать, через что пройти, а уцелеть внутри всего этого невозможно… Один из текстов, который мы сегодня читаем, был написан в 17 лет, и я понимаю, что описанного в нем человека я уже почти и не помню. Да и у меня в то время были совсем другие представления о том, какой я буду, когда мне будет 30 или больше. Но это изначально нереализуемая история. Наверное, именно поэтому так горько об этом вспоминать. Но если вы способны это признать, то самого главного вы не потеряли. Это значит, та острая чувствительность, которая бывает в 19 лет, когда мы можем принять все близко к сердцу и горячо пережить, — осталась.

— В кого тогда должен превратиться ваш герой, когда ему исполнится 30 или 35?
— Непонятно… Все внешние признаки нас с вами никак не описывают. Не важно, в вечерних платьях мы сидим или в джинсах, едем в машине какого-то немыслимого класса или в трамвае. Живем мы в большом доме, с детьми или мы одни — все это уже давно ничего о нас не рассказывает. По этим признакам нельзя понять: счастливы ли мы, удалось ли нам себя реализовать, есть ли у нас какая-то правда в жизни?

Константин Мельницкий; 66.RU; 66.RU; vk.com/vera_polozkova; архив 66.ru

Богдан Кульчицкий