Парень занимался бизнесом со своим двоюродным братом и умудрился ему задолжать. В результате брат взял его в плен и продал в рабство каким-то коллекторам (по-старому — вышибалам). Те держали его возле батареи, контролировали каждый шаг, он работал в поте лица, а все деньги у него отнимали. И возле него все время держали инструмент, который коллекторы называли УВД (учебно-воспитательный дрын). И вот однажды он от них сбежал через окно и прибежал к нам.
Пришла девочка, красивая, темноволосая. Сама с Сортировки. Просит отправить ее в Таджикистан. Оказывается, у нее был муж-таджик, которого депортировали, а у нее от него ребенок, и она хочет к нему. Он ее зовет, говорит, что любит, а здесь у нее все плохо, из колледжа выгнали, работы нет, и с родителями ругается. Жить негде. Ей восемнадцать, родила в семнадцать. Стала жить с ним в шестнадцать. Спрашиваю: «Что, в парандже готова ходить?» Она говорит: «Не в парандже, а в хиджабе. У меня есть». И что мне делать? Отправить ее в Таджикистан? Я на свою душу это не возьму. Сказать, чтобы оставалась здесь, все наладится, появится работа, жилье и все будет хорошо? А вдруг это любовь, и они нужны друг другу, да и ребенку он все-таки родной отец…
Пришла Марина, работает, семеро детей. Двое родных, а пятеро приемных. Из пяти — двое с ВИЧ, двое — с отклонениями и младшая дочка с ДЦП. Спрашиваю: «А как так получилось, что у тебя все приемные такие проблемные?» Она говорит: «Я специально таких выбирала, красивых и здоровых разбирают быстро, а эти никому не нужны, ну, в общем, вы меня понимаете». Охренеть. Спрашиваю: «А как справляетесь?» Да как-то, говорит, справляемся. Я говорю: «А муж что?» Она говорит: «Несколько лет продержался — и ушел, просто сломался, но я без обид, потому что действительно трудно». Я говорю: «Мужик-то в доме есть?» Она говорит: «Конечно, сыну 15 лет!» А вопрос-то у нее простой. Нужен кусок земли 4 сотки, хотят дом построить. Первый раз, говорит, пришла, никогда ни у кого ничего не просила.
В итоге: детям и женщине неоднократно привозили одежду и еду, помогали с больницами. Но вот с жильем помогать не стали, так как оказалось, что женщина брала детей именно со сложными заболеваниями не совсем из альтруистических соображений.
«Нет в России беды горше, чем пьянка»
В Бруснятском жили муж, жена и трое детей. Жена работала дояркой, муж бухал, дети в школу ходили. Однажды мужик по пьянке убил человека, и его надолго посадили. Дети остались без отца. Через несколько лет мать возвращалась с фермы, и ее задавил грузовик, водитель которого был бухой. Дети остались сиротами. Младшую забрала тетка в Екатеринбург и оставила у себя. А старшие остались в деревне — школу заканчивали. У них в доме образовался кильдым, и они начали выпивать. Потом посадили одного, потом другого. Потом освободился отец, пропил последние вещи и сгинул. Потом освободился старший брат, снова пил, убил человека и сел надолго. Потом освободился младший, пил, и его убили по пьянке. Детей он не оставил. А сестра выросла хорошей, трудолюбивой девушкой и никогда не пила. И дети у нее хорошие, и тетке по гроб жизни благодарна. И скажу еще раз: нет в России беды горше, чем пьянка.
Итог: история законченная, продолжения в ней нет. По словам Степана Чиганцева, на самом деле самое главное в этой частной проблеме — всероссийская беда — алкоголь. Из-за него много бед у людей происходит, после которых к мэру и идут, говорит помощник Ройзмана.
«Убили Руслана на Семи Ключах. Двадцать семь ножевых ранений»
На Эльмаше жила семья. Отец, мать и сын Руслан — здоровенный, добродушный парень. Когда ему было 18 лет, познакомился со Снежанной, которой было 17, и привел ее в дом. Жили дружно. Трехкомнатная квартира. Отец работал, мать работала, Руслан работал на ЗИКе сборщиком мебели, Снежанна — домохозяйка. Через несколько лет родился сын. Все под одной крышей, общее хозяйство, в доме мир.
Прошло почти 15 лет. Снежанна решила устроиться на работу. Устроилась администратором в салон игровых автоматов на Стачек. А охранниками там же работали два молодых таджика — братья по отцу: 21-летний Ахмед Меркулов и 22-летний Анвар Джайлобов. Через некоторое время Снежанна изменилась. То была задумчивая, то нервная. Стала пропадать на работе. Придет с ночи, душ примет и бежит обратно. Семья жила под одной крышей, и перемену эту заметили все. Руслан отмалчивался, а Снежанна уже просто берега потеряла — такие молодые, дерзкие, классные таджики! А тут под боком опостылевший увалень-муж — сборщик мебели на ЗИКе.
Как-то отец говорит Руслану: «Хочешь, я со Снежанной поговорю?» Руслан покачал головой: «Спасибо, отец. Сам постараюсь как-то решить». Он бы и решил — он был очень сильный и бесстрашный. Он бы сломал их обоих голыми руками. Но бывают случаи в жизни, которые силой не решить. Так и жили под одной крышей. Руслан спал отдельно.
Как-то Снежанна подошла к свекру (татарину) и, потупившись, спросила: «Рафик Аглямович, что нужно, чтобы ислам принять?» Тот аж просветлел — вот невестка к Богу потянулась! Свозил ее в Пышму в мечеть. И вот на майские всей семьей собрались на дачу. Снежанна с утра сбегала на рынок за продуктами. За городом провели весь день. К вечеру Снежанна засобиралась — мол, на работу надо.
Уже из города позвонила свекру, сказала, что их квартиру обокрали!. Примчались, вызвали милицию. Действительно обокрали. Утащили все семейные деньги и на антресолях в тайничке нашли коробочку с золотом. И еще украли карточку, на которую свекру перечисляли пенсию. И он — мужик умный — понял, что вещи раскиданы по квартире и сделано это для вида, и дверь не ломали, а открыли ключом, и что воры точно знали, что брать и где искать. С утра помчался в банк — деньги с карточки сняты. Он работникам банка говорит: «Покажите, кто снимал деньги с банкомата!» Операторы говорят: «Все сохранилось, все видно четко, нужен запрос из милиции».
С полицией ничего не вышло, и на третий день Рафик сумел уговорить банковских, чтобы они дали ему распечатки. На них два каких-то молодых таджика в несколько приемов снимали деньги вечером в день кражи. Он картинки отксерил, копию унес в райотдел следователю и пришел домой. Сын был на работе, невестка дома. Он ей показал. Ох, лучше бы он этого не делал. Она ничего не сказала, собралась и ушла. Вечером Руслан не пришел домой. Такого не было никогда, поэтому все забеспокоились. Звонили Снежанне — она не брала трубку, звонили Руслану — абонент выключил телефон. Утром отцу позвонили из отдела полиции на Сортировке: «Вы только не волнуйтесь, вам надо приехать опознать сына».
Убили Руслана на Семи Ключах, недалеко от трамвайного кольца. Двадцать семь ножевых ранений. Нападающих было как минимум двое. Сначала ударили в затылок. Он сопротивлялся до последнего — пробита ступня ноги, пытался выбить нож, сбиты казанки и срезана кожа с ладоней. Когда Рафик Аглямович попытался поправить голову — его ужаснуло, что голова сзади мягкая. Когда взяли распечатки телефонов, выяснилось, что последний звонок на телефон Руслана был от Снежанны. Стало понятно, что это она вытянула его на Сортировку. Стали ее искать. Пришли к ее матери и поняли, что опоздали. Несколько часов назад Снежанна Тихонова улетела с Анваром Джайлобовым в Душанбе. Бросила десятилетнего сына и навсегда оставила старенькую мать. Улетела уже беременная. Джайлобов моложе ее на десять лет.
В рамках возбужденного уголовного дела провели ряд действий, допросили брата Джайлобова — Ахмета Меркулова. Он сказал, что про кражу знал, а про убийство — нет. Его отпустили. Через некоторое время он с особой жестокостью убил человека в Алапаевске — сорок ножевых ранений! — получил восемнадцать лет. Позже по Джайлобову выяснился еще один эпизод: осенью девчонка-оператор из игровых автоматов на Стачек возвращалась домой с деньгами. У нее отняли деньги и перерезали ей горло. Но она выжила и опознала Джайлобова.
Убийство раскрыто. Место проживания Снежанны и Джайлобова в Таджикистане установлено. Но убийц не выдают, потому что у России с Таджикистаном нет соглашения. Представляете — все есть: безвизовый упрощенный въезд, соглашение о дружбе и сотрудничестве и т.д. и т.п. А вот соглашения о выдаче убийц — нет.
В итоге: сейчас, по сути, ситуация с места не сдвинулась. Отцу убитого парня приходят отписки из разных ведомств, в которых они постоянно друг другу противоречат. Ройзман, его помощники и юристы на эти отписки отвечают, пытаясь выяснить, почему сначала было одно, а теперь совсем другое. Но чего-то существенного добиться пока не получается.
«Даже если выживет, работать уже не сможет»
Тетка приехала к сыну в съемную квартиру в Кольцово и стала у него жить. А потом вышла замуж за нестарого еще мужика. Сын работал, мужик работал, да и она работала. А потом сын умер. Через некоторое время у мужа началась пневмония. Его лечили-лечили, а он все кашлял кровью. Потом оказалось, что у него открытая форма туберкулеза. И вот он уже полтора года лежит в больнице. У него когда-то была квартира, но он ее оставил своим детям. И у нее в Ставрополе была квартира, но она оставила ее дочери. И вот она одна, пенсионерка, в чужом городе, в съемной квартире. Ему 60, ей 61. За квартиру платить нечем. Он, если даже выживет, работать уже не сможет. С туберкулезом их не возьмут ни на одну квартиру. Жизнь закончилась, и ничего впереди. Лара подсела к ней тихонечко и осторожно расспрашивает, чем помочь. Просто хоть как-то утешить. А я протягиваю яблоко, она улыбнулась и говорит: «Зубов-то нет». И заплакала.
В итоге: этим людям до сих пор помогают: периодически привозят одежду, еду и медикаменты.
«Пока сын жив, она жить не начнет»
Девчонка родила 20 лет назад, и что-то не так пошло. Ей говорят: «Оставьте ребенка, нет шансов». Она не отдала и стала за него бороться. Муж ушел. И вот ребенку 20 лет, он ни разу не приходил в сознание. А не поднять, не пересадить она не может. А последние два года у него боли, и он орет не переставая. А живут они в бараке, в коммуналке. И соседи не раз ее уже били, потому что он орет. Последние 10 лет она не работает, при нем неотлучно. И не живет. И пока он жив, жить она не начнет. Я не берусь судить.
В итоге: это по настоящему страшный случай, говорит помощник Ройзмана Степан Чиганцев. Страшный своей абсолютной безысходностью. Семье помогают: привозят продукты, необходимые для поддержания здоровья молодого человека препараты и вещи. Но больше они ничего сделать в этой ситуации не могут.
«Кто скажет, что это не дело главы города, тот просто ничего в жизни не понимает»
Вроде уж всего насмотрелся. Сидит передо мной женщина, темноволосая, с сединой. Сколько ей лет, сказать не могу. Спрашиваю: «Что случилось?» Она говорит: «Я детдомовская, меня приемные родители выписали, я без своего угла и приткнуться мне некуда». Я говорю: «Давай с самого-самого начала».
Я, говорит, помню — мне три года, мы идем с мамой по Чкалова, она держит меня за руку. Приходим в какой-то детский садик, она оставляет меня на первом этаже, целует в щеку и говорит: «Будь здесь, я скоро приду». Я долго не хотела в группу подниматься, думала — мама придет, а меня нет. Несколько лет ждала. Там мне поменяли имя и документы. Но я всегда помнила свое настоящее имя, и новое так и не стало мне родным. Я точно не знаю, сколько мне лет, и не знаю, есть ли кто родные. Когда мне исполнилось восемь, меня удочерила семейная пара. Я очень обрадовалась, потому что думала, что это мои настоящие родители. У них не так давно умерла дочь, и они думали, что я им ее заменю. Но зачем-то они мне сказали, что я им не родная, и велели никому во дворе не говорить, что я детдомовская. А я рассказала одной девочке, и узнал весь двор.
Мачеха разочаровалась во мне и ругала, запретила называть мамой. Мне стало там плохо. А потом отчим слазил на меня в девять и в одиннадцать лет. Я стала убегать из дома. Мачеха не знала, что со мной делать, пыталась сдать в психушку. Когда мне было четырнадцать лет, меня пятнадцать человек насиловали семь часов. Домой меня уже больше не пустили. Я скиталась, воровала, и в семнадцать лет меня посадили. Сидела я в 1997–1999, 2001–2004, 2004–2005, 2007–2010 и 2012–2014. В 2011 году нашла домашний номер, позвонила, пришла. Они посадили меня на табуретку в коридоре и пытались заставить подписать отказ от приватизации. А я беременная уже тогда была, ничего не стала подписывать и ушла.
И вот так сижу, разговариваю с ней через стол, глаза в глаза, там уж очередь скопилась в коридоре, а я не могу отпустить, потому что мне предстоит принимать решение и брать на себя ответственность. По выходе из детдома ей от государства полагалось жилье, но поскольку ее удочерили, ей теперь не полагается ничего, а мачеха с отчимом живут в двушке и выделить ей ничего не могут, да и не хотят. И ни одного родного человека у нее нет, и в том, что с ней в жизни произошло, изначально никакой ее детской вины не было. И как-то эту несправедливость надо исправлять.
Смотрю на нее внимательно: одета чисто, причесана, алкоголем и табаком не пахнет. И нет запаха несчастья. Она как прочитала и говорит: мне мужчина один стал помогать, он пустил меня к себе жить, отучил пить и курить. Сам работает на стройке, а я по дому. Просто пустил, не лезет ко мне. Сына своего я почти не видела. Он живет в Красноуфимске, в патронажной семье. Я надеюсь, что его там любят. Дочка у меня, полтора годика, в доме ребенка. Мне и забрать-то ее некуда. Несколько дней назад ходила туда, хотела ее хотя бы увидеть. А мне сказали, что нет никакой информации, и я поняла, что ей поменяли все документы.
Ну вот. Попробуем разорвать эту цепь событий. А кто скажет, что не дело главы города заниматься такими вещами, тот просто ничего в жизни не понимает.
В итоге: эта история еще только началась. Сейчас Ройзман и его помощники помогают женщине получить регистрацию. «Потом с работой поможем, — говорит Степан Чиганцев, — а дальше, может, уже и сама справится».
