Живые легенды: Раиса Михайловна. Публикуем истории ветеранов из Екатеринбурга

Мы продолжаем публиковать истории ветеранов Великой Отечественной войны, вошедшие в документальный проект фотографа из Екатеринбурга Маргариты Пятининой «Живые легенды». Всего за год Рите и ее команде удалось встретиться с 90 ветеранами из Екатеринбурга. Несколько историй для «Живых легенд» записали журналисты Портала 66.ru. Сегодня вас ждет рассказ фронтовой медсестры Раисы Михайловны Птухиной, прошедшей от Сталинграда до Берлина и по счастливой случайности избежавшей смерти от боевого снаряда, попавшего в эшелон.

— Меня зовут Раиса Михайловна и мне сейчас 93 года. Война для меня началась 27 июня 1941 года. Я медицинский работник, окончила медицинский техникум. Всю войну я прошла медиком. 27 июня меня мобилизовали, мы все заранее готовились. Уже было предписание, мы знали заранее, что война будет. И 27-го меня вызвали в военкомат и сразу же определили в пехотный полк на Луначарского, а потом перевели во Втузгородок, там формировался лыжный батальон. Но нас, девчонок, не взяли, только мальчиков. Они все погибли. Все, кто там был из наших мальчишек, никто не вернулся домой.

Там я пробыла до января 1942 г. А уже в 1942-м нас расформировали и отдали в запас. Я попала в Пермскую область. Там пробыли мы недолго, потом я была в железнодорожных войсках, в мостовом батальоне. Мы восстанавливали мосты.

Я всегда только медиком работала, там врачи и санитары работали. Мы были во фронтовой части и на Севере стояли. А потом настоящая фронтовая жизнь у меня началась в Сталинграде. Там, конечно, был ад! Сейчас даже вспоминать не хочется. Когда я думаю об этом, я нервничаю всегда. Я так часто думаю о том, что было. Сейчас время есть, и занятости никакой нет. Я часто просыпаюсь ночью от этого. Я прошла своими ногами от Сталинграда до Берлина, нигде мы не ездили. Нас все время бомбили, обстреливали, и я все время оказывала помощь людям. Мы остановились в Дрездене около стены и оставили свои отпечатки.

Самое страшное было в Сталинграде. У нас совсем не было покоя. Там все время стреляли. Но мы молодые были, легче было. Вот сейчас на Украине кошмар происходит, из-за ничего воюют. А в наше время все национальности были вместе, и никто ничего не делил. Мы не делили людей по происхождению. У меня друзья были разных национальностей. У нас в части была отдельная ж/д бригада, которая состояла из пяти батальонов. Мы все время там встречались с друзьями. Мы так мечтали, что будет хорошая жизнь! Я не скажу, что я прожила плохую, нормальная у меня жизнь теперь. Родных правда нет, детей тоже нет.

Когда я на войну ушла, у меня тут родители остались и брат. Брат был солдатом, служил, но его еще до армии ранили. Две сестры еще были, они педагоги обе. Младшая умерла сестра и оставила мне дочку, я её и воспитывала. Сейчас уже у нее дети, а у меня внуки. Двое. А у них уже правнучки есть.

Я всё удивляюсь, как еще ходят мои ноги, столько мы пешком прошли. Мы все шли, ну, конечно, это годы. Вот с 1943 по 1945 гг. Мы в Германию вошли в апреле 1945-го. И мы всё прошли. И Украину, и Польшу, и Словакию.

После войны мы вернулись на Украину, в Запорожье. Мы демобилизовались обратно сюда. Мы заранее знали, что война закончилась. Мы, конечно, порадовались, когда еще и официально об этом сказали, но мы же там были, мы всё своими глазами видели.

У меня близкий друг погиб 30 апреля 1945 г. Немного не дожил. Я одна девушка была в батальоне, одни мужчины вокруг, они так ко мне относились хорошо, любили и жалели.

После войны я работала в профкоме профсоюза. Я была председателем профкома медицинских сотрудников 10 лет. А до этого я училась в Высшей профсоюзной школе в Москве, еще работала в Институте вирусных инфекций. Вот, они вчера звонили узнать, жива ли я.

У нас, кстати, семья — атеисты. В войну нас ничего не поддерживало. В то время в Бога особенно не верили. В справедливость, в Родину верили. Мы не богохульствовали, но молились, когда тяжело. Все в нашем роду по отцу коммунистами были, но это не мешало в войне. Когда плохо было — молились. Вдруг Бог поможет? Я, конечно, крещеная, но это мне не мешает. Если суждено мне до таких лет дожить, значит суждено.

О доме, о родителях, о маме в первую очередь молились. Мама потом мне говорила, что ей часто слышалось, что я ее зову. Когда мне было плохо, я маму всегда вспоминала. А особенно когда тяжелые больные поступали, всегда к маме обращалась. Но я не хочу даже об этом говорить. Это и так понятно. Это тяжело.

Сейчас сама всё удивляюсь: столько прошагать и столько пройти пешком. Нас бомбили по дороге. И мне подруга написала, что эшелон, в котором я должна была ехать, разбомбили. А я полгода домой письма не присылала, и все думали, что меня уже нет. Мы почти с семьей не переписывались, почта почти не работала. Но когда удавалось весточку написать, тогда и черкали. Ну а родители думали, что раз я не пишу, то, значит, я погибла, разбомбили меня. А я случайно в другой эшелон села.

Сейчас когда я слышу звук самолета, мне всегда страшно становится и я думаю, что сейчас бомбить будут. Да, страшно это, вспоминать даже не хочется. Сейчас даже обидно, мы когда воевали, думали, такая жизнь хорошая будет! Мы так мечтали! Так мечтали! Что у нас будут дети! И внуки! И мы думали, что мы защитили всех. Не было плохих солдат, никого, все были хорошие. И трусов не было. И национальностей у нас много было, и татар, и евреев. Ну евреи, конечно, офицерами в основном были. Все были, и чукчи были, с Сибири.

А когда война закончилась, мы еще полгода жили там и немцам мост строили. А между прочим, с немцами мы встретились неплохо, мы с ними не враждовали. Мы ведь общались уже с людьми: с детьми, с женщинами, стариками. Мужчин-то у них почти не было уже. Ну они заискивали перед нами, потому что боялись нас. Они не могли к нам плохо относиться, потому что время-то какое было.

Мы все города прошли, и запомнились мне разные люди. И поляки, но они обыкновенные. Мы в Берлине встречались и с американцами, и с англичанами. Мы, правда, особо не разговаривали, просто с помощью жестов общались. Руки пожимали, у нас еще и переводчики были, и английский многие знали. Даже офицеры некоторые знали.

Американцы в основном негры были. А англичане в основном обыкновенные. Мне поляки больше всех не понравились. Они уже тогда относились к нам свысока, очень уж они высокомерные были. Я была медицинским офицером, они даже иногда не здоровались. Правда, им делали замечания, и они извинялись. А негры — они такие доброжелательные. А англичане какие-то чопорные. А словаки такие же точно, как мы.

Вот я на Украину сейчас смотрю и думаю: за что?! Ведь мы же так старались. Мы мечтали, что жизнь хорошая будет. Мирная.

Записала журналист 66.ru Алена Коновалова. Фото: живыелегенды.онлайн