Посмертно и против воли. Зачем наследники Маркеса издали книгу, которую он просил уничтожить

В предисловии сыновья Маркеса — Родриго и Гонсало Гарсиа Барча — вспоминают слова писателя: «Эта книга никуда не годится. Ее нужно уничтожить» и признаются, что не стали этого делать. Десять лет спустя они перечитали текст и решили его опубликовать. «Мы совершили предательство: поставили на первое место удовольствие будущих читателей и пренебрегли прочими соображениями, — пишут братья. — Если читатели оценят книгу, [отец], возможно, нас простит. Мы на это надеемся».

Дарья Синицына говорит, что книгу Маркеса ждет вся Латинская Америка, но если бы ее уничтожили, читатели ничего бы не потеряли.

Назад в пятидесятые

Фото: Анна Коваленко, 66.RU
Дарья Синицына: «Если бы книга мне не понравилась, я бы не стала переводить».

— Почему перевод последней книги Маркеса предложили вам?
— Я уже переводила для издательства АСТ «Шалую листву» и «Осень патриарха» Маркеса. Когда там решили опубликовать «Увидимся в августе», из редакции прислали файл с текстом, чтобы я прочитала и сказала, интересно мне это или нет. Тогда еще мало кто знал о планах сыновей Маркеса запустить его последнюю книгу в печать.

— Вы не были уверены, что возьметесь за эту работу?
— Если бы книга мне не понравилась, я бы не стала переводить. Предыдущий роман Маркеса «Вспоминая моих грустных шлюх», изданный в 2004 году, не произвел на меня впечатления. Уже потому, что идею он позаимствовал из книги японского писателя Ясунари Кавабата «Дом спящих красавиц», и сама история отношений пожилого господина с 12-летней девочкой из борделя — не самое приятное чтение. Тот же мотив можно встретить и в романе «Любовь во время чумы», где одна из любовниц состарившегося главного героя — школьница, и в других романах.

— Роман вам понравился?
— Сначала я опасалась новых «печальных шлюх», но этот текст намного лучше. Его сложно назвать романом — это скорее повесть или длинный рассказ. В готовой книге 160 страниц, и то за счет крупного шрифта. С переводом я справилась за неделю. Изначально Маркес планировал роман из пяти частей, объединенных главным персонажем. Еще в 1999 году он прочел первую часть «Увидимся в августе» на форуме литераторов в Мадриде. По разным причинам работа над рукописью откладывалась — Маркес выпускал мемуары, готовил юбилейное издание «Ста лет одиночества», дописывал другую повесть, боролся с онкологическим заболеванием и проблемами с памятью. В итоге он отказался от этого текста и завещал его уничтожить.

Фото: Анна Коваленко, 66.RU

— Чем «Увидимся в августе» отличается от других книг Маркеса?
— Я бы не сказала, что сильно отличается. Если читать, не зная, кто автор, все равно догадаетесь. Стиль стал более лаконичным, местами — почти телеграфным. Так устроены его ранние повести, включая «Полковнику никто не пишет». В романах начиная со «Ста лет одиночества» изложение становится более эмоциональным и метафорическим. Появляются длинные предложения, перечисления, вложенные друг в друга фразы. Наверное, время, движущееся у Маркеса по кругу, завершило цикл и в его писательской карьере — он вернулся к тому, с чего начинал в 50-е годы.

— О чем книга?
— Ее основная тема — женщина и смерть. Причем женщина — центральный персонаж, вокруг которого строится сюжет. Вполне самодостаточный образ, не какая-нибудь несчастная Эрендира, угнетаемая бабушкой. Таких героев у Маркеса раньше не было. Окончательный вариант текста предложил его редактор Кристобаль Пера.

— Он собрал все, что нашлось в архиве?
— Нет, задача была проще. В книге осталась одна часть, вполне законченная. В некоторых местах заметны нестыковки с хронологией. Качество текста Маркеса не устраивало, но из-за утраты памяти он уже не мог ничего сделать. Рукопись опубликовали против его воли.

Фото: Анна Коваленко, 66.RU
Габриэль Гарсиа Маркес с сыновьями

— Как вы думаете, почему?
— Наверное, деньги стали заканчиваться. Или подумали, что будет эффектно вынуть кролика из шляпы через десять лет после смерти автора. Маркеса уже нет с нами, а тут еще что-то нашлось почитать. Кто знает, может, через десять лет отыщут еще одну рукопись.

— Вы считаете, сыновья поступили правильно?
— Нет однозначного ответа. С одной стороны, зачем перечить покойнику — это не очень хорошо. С другой, имеет ли право человек, создавший великие тексты, считать, что только он один может ими распоряжаться? Книги Маркеса стали достоянием человечества. Сам себе он уже не принадлежит — возможно, они правы.

— Это уже традиция, что книги умерших авторов публикуют против их воли?
— Самый известный пример — Франц Кафка. Он не хотел, чтобы его рукописи печатали. Макс Брод — друг и душеприказчик Кафки — поступил по-своему. Из латиноамериканских писателей я бы назвала мексиканца Хуана Рульфо. Это культовый автор, опубликовавший при жизни один роман и сборник рассказов. Он много рефлексировал, сомневался в себе, сжигал рукописи. После его смерти семья издала все, что лежало в черновиках, но, в отличие от Кафки, посмертные публикации наших представлений о нем не изменили. В случае с Маркесом последняя книга тоже ничего не меняет. Но теперь у читателей есть еще и такой текст.

— Стоило ли тогда ее издавать?
— С экономической точки зрения — да, для тех, кто обладает правами на рукопись. В остальных смыслах — не обязательно.

Фото: Анна Коваленко, 66.RU

— Читатель ничего бы не потерял?
— Да, я думаю, мы бы обошлись без этой книги.

— «Увидимся в августе» действительно выходит одновременно и в России, и в других странах?
— Да, вся Латинская Америка в ожидании. Я недавно вернулась из Колумбии, там прошла очень мощная рекламная кампания. Все ждали-ждали-ждали, но мнения тоже самые разные — надо было издавать / не надо. Хорошо это или плохо. Я всех успокаивала, что все будет не так страшно.

Переводы хорошие и точные

— Литературный критик Галина Юзефович недавно ругала перевод книги, которую долго ждали. Говорила, что переводчик не старался, редактор ничем ему не помог, и предложила все переделать. Читатели, наверное, удивляются, что такое возможно.
— Когда я читаю переводную литературу, возникает ощущение, что некоторые издательства этап редактуры вообще пропускают. Смотришь на текст и видишь — перевод хороший, но редактор в текст не заглядывал. Профессиональных редакторов мало, и они не всегда соглашаются работать за те деньги, которые им предлагают в издательствах. Поэтому тексты выходят сырыми — критики и читатели это, конечно, замечают.

— В чем сложность переводов Маркеса?
— Есть много национальных вариантов испанского языка с массой особенностей — кубинский, аргентинский, колумбийский и так далее. У Маркеса временами — очень колумбийский испанский с диалектами и жаргоном. Разобраться иногда совсем непросто. В первых переводах «Ста лет одиночества» были неточности. Например, в книге есть персонаж Катарино — такой женоподобный хозяин борделя с цветком за ухом. По тексту понятно, что это мужчина, но переводчики сделали его женщиной (во втором переводе даже имя изменено на «Катарина»). Не исключено, впрочем, что это была самоцензура. В повести «Увидимся в августе» особых сложностей нет, хотя еще можно встретить фирменные длинные предложения Маркеса, ветвящиеся, как дерево, — вот это иногда бывает сложно удержать.

Фото: Анна Коваленко, 66.RU

— Зачем издательства заказывают новые переводы книг, которые и так успешно продаются десятки лет?
— У издательств случаются проблемы с правами на старые переводы. Иногда им проще перевести роман заново, чем искать наследников и с ними договариваться. Некоторые издания, выходившие еще при советской власти, устарели или пострадали от цензуры. Я была очень рада, когда мне предложили перевести «Осень патриарха» Маркеса и «Город и псы» Варгаса Льосы.

— В 1995 году писатель и переводчик Маргарита Былинкина сообщила представителям Маркеса, что считает неполным и неточным перевод «Ста лет одиночества», выходивший в СССР с 1970 года. Взамен она предложила свой вариант и, видимо, сумела убедить издательство АСТ, потому что в 2011 году выпустили перевод Былинкиной. Отличия начинались с первой страницы — вместо канонического «стоя у стены в ожидании расстрела» там было просто «перед самым расстрелом» — картинка пропадала. Читатели заметили и некоторые странности. Например, в новом переводе «мурашки по коже» превратились в «плоть, которая топорщилась и горела». Три года спустя издатель признал, что перевод 1970 года более профессиональный, и вернулся к нему.
— Мне кажется, это проигрышный вариант — начинать работу над переводом с отрицательного пафоса. Нельзя говорить: до сих пор вы читали неправильный перевод, мой — намного лучше. Помимо этических соображений тут есть два обстоятельства. Буквальное соответствие первоисточнику — качество, заслуживающее похвалы, но в случае с прозой Маркеса важно еще попасть в тональность, заданную автором. Первый перевод романа «Сто лет одиночества» идеально соответствует духу оригинала — его авторы Валерий Столбов и Нина Бутырина поняли Маркеса на глобальном уровне. Я убедилась в этом, когда выучила испанский и смогла сравнивать. При советской власти роман действительно выходил с небольшими купюрами, изъятые фрагменты потом вернули. Сейчас текст полный. Перевод Былинкиной приняли прохладно еще потому, что он был вторым, а не первым. Читателям оказался ближе вариант, который к тому времени издавали уже 25 лет.

— То есть обычно читатель выбирает между хорошим переводом и точным переводом?
— Был уникальный случай, когда издательство Livebook заказало роман Хуана Габриэля Васкеса переводчику Маше Малинской, а журналист-международник Михаил Кожухов предложил свой вариант, уже готовый. Редакция решила издать оба перевода. Одна книга называется «Звук падающих вещей», другая — «Шум падающих вещей». Они вышли под почти одинаковыми обложками, отличающимися цветом. Оба текста хорошие: у Малинской — более точный и чуть длиннее, у Кожухова — более плавный. Эксперимент себя оправдал — читатели выбирают, что им больше понравилось.

— Можно выделить общие черты латиноамериканской прозы, которые позволяют говорить о ней в целом, независимо от конкретных стран?
— Это очень обширный и непростой вопрос, особенно сейчас, когда все меняется на фоне глобализации. Интерес к прозе Латинской Америки появился в 60-е годы. Тогда у книг разных авторов действительно было много общего. Они описывали на обыденном уровне чудесные явления и предметы, как будто в них не было ничего особенного, отчасти из-за того, что оглядывались на архаическое прошлое Латинской Америки. Причем фантастическая составляющая не мешала литературе быть социально ангажированной, рассказывать о борьбе рабочих, о гражданских войнах, которые заканчиваются диктатурами. Во многих случаях это была пышная барочная проза, где много всего намешано, но со временем это надоело самим авторам, потому что читатели ждали от них вариаций одних и тех же сюжетов. Сейчас все пишут по-разному.

— Есть известные авторы, которых издают в России, а широкая публика ничего о них не знает?
— Не то чтобы прямо не знает. Сейчас эти процессы идут параллельно — если писатель становится известным в своей стране, очень быстро о нем узнает весь мир. В России издают чилийского писателя Роберто Боланьо — из великих, наверное, самого великого. Можно найти книги Эрнара Риверы Летельера и молодого автора Бенхамина Лабатута — оба из Чили. В книжных магазинах Южной Америки на видном месте лежат романы колумбийского автора Хуана Габриэля Васкеса — его называют наследником Маркеса, хотя это больше относится к маркетингу. Российские издательства выпустили три романа Васкеса, в этом году, видимо, будет четвертый. Переводят много аргентинских авторов — Саманту Швеблин, Мариану Энрикес, Клаудию Пиньейро. И я бы назвала еще мексиканскую писательницу Фернанду Мельчор. Сейчас поляна примерно так выглядит.

— Издатели из Латинской Америки продолжают сотрудничать с российскими?
— Если французские, английские и американские издательства в отдельных случаях отказывали, то с Латинской Америкой все прекрасно. Отбоя от заказов нет. Не хватает только переводчиков.

Писатель Денис Драгунский: «Наследники все сделали правильно»

Фото: Анна Коваленко, 66.RU
Денис Драгунский: «Пока писатель жив, он сам распоряжается своими произведениями. После его смерти они становятся достоянием культуры».

— Вопрос выполнения посмертных желаний, они же «последняя воля», — прост, когда он касается бытовых вещей, хотя и тут бывает, что завещание можно оспорить. Но этот вопрос сложен, когда касается писателей. С одной стороны, священная «воля покойного», с другой — интересы культурного достояния человечества, к которому, безо всякого сомнения, относятся сочинения писателей. Писателей и великих, и, представьте себе, скромного разряда. Тут случаются парадоксы: если бы Макс Брод не нарушил завещание Франца Кафки и не опубликовал его «Процесс», «Замок», «Америку» и множество новелл и притч, то Кафка остался бы писателем третьего ряда, мало кому известным — хотя и небездарным — автором нескольких рассказов, интересных скорее литературоведам, чем широкому читателю. Однако после такого ужасного, вероломного и безнравственного поступка Макса Брода Кафка стал мировым классиком, и само его имя стало нарицательным для обозначения социально-психологических кошмаров.

Так что Брод, разумеется, поступил правильно.

Правильно поступили наследники и Набокова, и Маркеса.

Вот странная, быть может, параллель. Человек дает другому лицу доверенность на распоряжение своим имуществом и своими вкладами в банке. Но когда доверитель умирает, доверенность в ту же минуту утрачивает силу. Мне кажется, в литературе дело обстоит — должно обстоять — примерно так же. Пока писатель жив, он сам распоряжается своими произведениями. После его смерти они становятся достоянием культуры. Я знаю много печальных историй, когда не сам писатель, а именно его наследники накладывают запрет на издание того или иного текста. Очень часто это связано не с финансовыми вопросами, а с битвами амбиций или с какой-то ложной стыдливостью (особенно это касается мемуаров, дневников и писем). Я полагаю, не надо бояться опубликовать не самый удачный текст великого писателя. Тем более не страшно задеть чувства внуков месье НН или мадам ММ, которых писатель упоминает в своих дневниках и письмах. У литературы нет тайн.

Кто еще запрещал издавать свои рукописи

Фото: Анна Коваленко, 66.RU

• Франц Кафка

Три романа Франца Кафки — «Процесс», «Замок», «Америка» — и сборник рассказов опубликовал после его смерти пражский писатель и издатель Макс Брод вопреки распоряжениям автора, завещавшего уничтожить свои рукописи. По словам Брода, в разговорах с Кафкой он отказывался выполнять его просьбу, и тот не мог быть уверен, что Брод — надежный исполнитель последней воли. Посмертные издания сделали Кафку одной из главных фигур в литературе ХХ века. Его бумаги Брод разделил на два архива и отправил в банки Цюриха и Тель-Авива, где они пролежали около 40 лет и стали предметом судебной тяжбы между наследниками писателя и Национальной библиотекой Израиля. Библиотека одержала верх.

Фото: Анна Коваленко, 66.RU

• Мишель Фуко

Смерть французского историка и философа Мишеля Фуко в 1984 году оставила незавершенной его работу «История сексуальности». К тому времени из печати вышло три части исследования. Четвертая часть, посвященная христианству — «Признания во плоти», — осталась в черновиках. «Давайте только без посмертных изданий, — говорил Фуко своим друзьям при жизни, — без этого вашего Кафки-Брода». Неоконченная рукопись хранилась в Национальной библиотеке Франции, и в какой-то момент семья Фуко решила опубликовать материал, чтобы он стал доступен всем. Случилось это через 34 года после смерти автора.

Фото: Анна Коваленко, 66.RU

• Владимир Набоков

Незаконченный черновик романа «Оригинал Лауры» Владимир Набоков поручил жене Вере сжечь после своей смерти. Его сын Дмитрий говорил, что матери не хватило решимости уничтожить рукопись, а сам он не хотел войти в историю как литературный поджигатель. Спустя 31 год после смерти отца он опубликовал текст и выставил рукопись на аукцион. Литературные критики сошлись во мнении, что записи Набокова не позволяют восстановить архитектуру романа и представляют интерес только для исследователей творчества писателя.

Фото: Анна Коваленко, 66.RU

• Харпер Ли

Роман Харпер Ли «Пойди поставь сторожа», опубликованный в США 2015 году, издатель представил как продолжение бестселлера «Убить пересмешника» (1960), получившего Пулитцеровскую премию. Текст много лет пролежал в банковской ячейке. Позже выяснилось, что речь идет не о продолжении, а о черновом варианте книги. Считают, что 89-летняя писательница согласилась на публикацию под давлением американского и английского издательств. По мнению специалистов, рукопись нельзя было печатать без пояснительных комментариев. Через год после выхода книги Харпер Ли умерла.

Фото: Анна Коваленко, 66.RU

• Джером Сэлинджер

После смерти Джерома Сэлинджера, автора романа «Над пропастью во ржи», его дети заявили, что намерены издать тексты, созданные писателем за 50 лет. По словам дочери, Сэлинджер рассказал, какие рукописи можно опубликовать, а какие следует уничтожить. Речь идет о пяти произведениях, написанных между 1941 и 2008 годами. В общих чертах известен сюжет романа «Любовь во время войны», основанного на истории Сэлинджера и его немецкой жены Сильвии. «Форбс» сообщал, что они увидят свет до 2020 года, но этого не случилось. Читатели продолжают ждать.