Совместно с Уральским федеральным университетом редакция 66.ru продолжает спецпроект о том, как ученые Екатеринбурга меняют мир к лучшему. В очередной серии о своей работе рассказывает заведующий кафедрой клинической психологии и психофизиологии Сергей Киселев. Вместе с коллегами из других стран он борется с одной общей бедой — аутизмом. Несмотря на то что конгломерат ученых еще в самом начале пути, Сергей верит, что однажды страшный диагноз просто исчезнет из официальных врачебных заключений, потому что болезнь будут побеждать, когда она еще слаба и не проявляет себя в полную силу. И вы можете ему в этой борьбе помочь.
Сейчас аутизм — это приговор. Детей с таким расстройством научились адаптировать к жизни в обществе. Их социализируют, учат взаимодействовать с окружающими и, в общем-то, вести более-менее нормальную (в общепринятом значении этого слова) жизнь. Однако аутизм остается пожизненным диагнозом. И безусловно, это шок для родителей и большое горе, справиться с которым могут не все.
Ресурсы, аккумулирующие информацию об аутизме, в один голос отсылают к статистике, согласно которой это расстройство встречается у пятерых-шестерых детей из тысячи. Но точные причины возникновения и развития заболевания неизвестны.
Вложив более 10 млн рублей в покупку необходимого оборудования, УрФУ позволил своим ученым войти в международный проект, задача которого — эти причины найти и описать. Только тогда можно будет строить планы по разработке эффективных программ помощи детям с аутизмом. Над этим и работает лаборатория Сергея Киселева. О методах и первых результатах он рассказал в интервью Порталу 66.ru. Мы, как обычно, выкинули все свои вопросы и публикуем самые интересные и важные цитаты.
| |
| Сергей Киселев, кандидат психологических наук, заведующий лабораторией мозга и нейрокогнитивного развития, заведующий кафедрой клинической психологии и психофизиологии УрФУ. |
О том, почему никто на планете до сих пор не знает, как победить аутизм
Пока мы можем лишь смягчить проявления некоторых симптомов аутизма. Если у ребенка, к примеру, возникают коммуникативные сложности, его обучают различным способам общения. Это своеобразная дрессировка, как бы страшно и грубо это ни звучало. Лечить — в чистом, правильном, глубоком смысле этого слова — мы не умеем. Потому что не знаем механизмов расстройства. Как только мы поймем механизм, сразу же появятся идеи о том, каким образом не просто помогать детям адаптироваться, а именно убирать само заболевание раз и навсегда или не давать ему (заболеванию) развиваться с самых ранних этапов жизни ребенка.
На Западе диагноз «аутизм» ставят к двум годам. У нас — после трех-четырех лет. Но понятно, что первые признаки появляются намного раньше. Просто никто их не замечает. И наша задача — эти признаки увидеть, понять их природу, отследить, как формируется расстройство, когда, как и почему запускается механизм этой патологии.
Любой синдром, любое нарушение сначала проявляет себя как незначительное отклонение, то есть какой-то сдвиг в ту или другую сторону. Если мы рано обнаружим этот сдвиг и поймем, что это сдвиг именно в сторону аутизма, то сможем создать условия, чтобы вернуть ребенка на путь типичного развития. Пока не поздно, надо остановить цепочку патологических событий, ведущую к тяжелому синдрому, выхода из которого уже нет.
В нашу лабораторию мы приглашаем родителей детей с риском развития аутизма. За такими детьми мы наблюдаем с пяти месяцев до трех лет, используя пять разных методик. О ком идет речь? Это младенцы, старшим братьям или сестрам которых уже поставлен диагноз «аутизм» или «расстройство аутического спектра». По статистике, для них риск развития той же патологии — 20%. И нам важно проследить, как они развиваются, что именно происходит с их поведением, мозгом, психическими процессами до того, как симптомы становятся очевидны. Участие таких детей в исследовании привносит огромный вклад в дело решения проблемы аутизма у детей. Родителям, соглашающимся сотрудничать с нами, мы безмерно благодарны, потому что именно благодаря им аутизм однажды станет давно забытой болезнью, которую научились эффективно лечить на ранних стадиях.
Пока мы просто наблюдаем, понимая, что только у двоих из десяти детей, участвующих в проекте, разовьется патология. А нам, ученым, важна репрезентативная выборка. Потому рекрутирование детей и их родителей в проект — самая важная и самая сложная задача. Информацию мы собираем буквально по крупицам. И именно поэтому одна лаборатория не способна справиться с поставленными задачами, требуется консорциум лабораторий в разных странах. Такой проект можно реализовать только за счет международного сотрудничества. И наша лаборатория входит в такой международный проект. Только так мы сумеем быстрее накопить достаточный объем знаний и учесть различные культурные аспекты. Ведь в каждой стране — свой набор традиций, подходов к воспитанию, свои генетические особенности, наконец. Это всё важно учитывать.
| |
| Если вы и ваш ребенок готовы помочь екатеринбургским ученым в их поисках способов борьбы с аутизмом, позвоните по телефону: 8 (982) 73–55–982. Вашего звонка подчиненные Сергея Киселева очень ждут. |
Об агрессивной среде современного мира и о хрупкой детской психике
Сейчас принято говорить о резком росте числа детей с диагнозом «аутизм». Особенно в России. Отчасти это справедливо. Отчасти — преувеличено. В нашей стране, к примеру, раньше этот диагноз вообще не ставили. Потому что, во-первых, не умели выявлять, а во-вторых, ориентировались на определенные существующие тогда тренды. Вместо аутизма ставили шизофрению, допустим. Сейчас этого диагноза не боятся. Как следствие, кривая статистики рвется вверх.
Аутист воспринимает мир как яркую, но разобщенную мозаику. Ему сложно понять взаимосвязь всего, сложно увидеть единую картину. Но если задуматься, наш мир, мир взрослых, он ведь сам по себе таков: слишком много информации, слишком много ее источников, слишком много шума и отвлекающего внимание мусора. И взрослые сами находятся в условиях раздробленного, мозаичного пространства, где нет целостности, нет некой интегральности. Соответственно, если взрослый таков, если он сам раздробленный, мозаичный, он начинает в таком же стиле взаимодействовать со своим ребенком, причем с первых дней его жизни. Это и является одним из провоцирующих факторов для развития аутизма. Это мое мнение. Сам мир стал достаточно аутистичным. И он создает внешнюю оболочку для того, чтобы такое расстройство все больше распространялось в человеческом обществе.
Идея вот в чем: если у вас есть генетическая предрасположенность к какому-то заболеванию, совершенно не обязательно эта болезнь у вас появится. Чтобы было понятнее: есть у вас, к примеру, предрасположенность к раку легких, но вы не курите. И риск заболеть у вас ниже, чем у того, кто курит. Согласны? Очевидно ведь. Та же ситуация и с аутизмом. Иначе говоря, если у ребенка есть генетическая предрасположенность к этому расстройству, но он при этом находится в гармоничной среде, в семье с адекватными родителями, специалисты и мама с папой следят за его развитием, создают правильные средовые условия, мудро сопровождают его, то риск развития расстройства снижается. А если воспитание неадекватно и прочие средовые условия негативны, то риск возрастает.
В одном из наших тестов мы просто оставляем маму с ребенком в комнате с игрушками и смотрим, как они друг с другом взаимодействуют. Наблюдаем модели поведения родителя. Некоторые мамы начинают ограничивать ребенка в его игре: говорят, что эту игрушку трогать не надо, с этой надо играть вот так, а с этой — так. Другие не участвуют в игре вообще. Они отстранены, занимаются какими-то своими делами. Третьи активно включаются в игру, пытаются понять правила этой игры, сформулированные самим ребенком, помогают ему, если что-то не выходит. И последняя модель взаимодействия является наиболее развивающей и благоприятной для ребенка. Я полагаю, важно именно сопровождать ребенка. Не преувеличивать возможности ребенка, не торопиться, не бежать впереди — нужно идти с ним вместе. И есть мудрые мамы, которые как-то интуитивно это понимают. Они чувствуют своего ребенка. Это значит, что мама находится в очень хорошем эмоциональном контакте со своим ребенком.
О воспитании, воспитателях и пустых детсадах
Я очень люблю работать, взаимодействовать с детьми именно дошкольного возраста. Хотя не у всех это получается. Это не так просто — находить способы коммуникации с ними. Если пытаться выстроить взаимодействие искусственно, формально, ребенок это легко почувствует и даже не станет с вами играть. У меня получается с ними общаться. Думаю, что это происходит от того, что они мне нравятся, они мне интересны, я их люблю. Такая особенность характера. Это позволяет мне быстрее и легче увидеть их проблемы.
Я, в частности, уже более 20 лет занимаюсь психологической диагностикой, которая позволяет выявлять аутизм, синдром дефицита внимания и гиперактивности (СДВГ) и другие расстройства развития. Правда, уже на поздних этапах развития этих расстройств, когда ресурсы помощи этим детям уже ограничены. И я вижу, что такие расстройства — очень серьезная проблема нашего общества, нашей цивилизации. Нарастающая проблема, с которой надо что-то делать. И один из самых эффективных путей решения этой проблемы, как я вижу, это разработка ранней диагностики.
Мы по-прежнему решаем проблемы, когда они становятся очевидны и почти необратимы. Банальная ситуация: подростковый период, возникают сложности в общении, бурный переходный возраст… И вот только тогда родители обращаются к психологам. Верно? Так ведь всё и происходит обычно. И не только на уровне семьи — на уровне государств то же самое: в школьников и студентов во всем мире вкладывают значительно больше денег и других ресурсов, чем в малышей. А это, по-моему, неверно. Чем раньше и чем больше мы будем инвестировать в дошкольный возраст, тем очевиднее и больше будет эффект от этих вложений. Хотя бы просто потому что основа будущей психики и поведения человека закладывается в первые 6–7 лет жизни. Необходимо вкладывать в правильное развитие. Тогда у нас будет намного меньше проблем с преступностью, с агрессией и другими формами девиантного поведения.
В России инвестиции в детство идут на строительство детсадов. Это хорошо и правильно. Но в этих садах одна воспитательница должна управляться с тридцатью дошкольниками. Удивительно то, что в садиках убрали даже ставку психолога. Это большое упущение.
До сих пор мы очень плохо понимаем, что происходит с ребенком в дошкольном возрасте. Как он развивается? Когда, к примеру, его нужно начинать обучать чтению, письму? Сейчас ведь даже пытаются обучать детей чтению с двух лет и раньше, что совершенно неправильно.
Для ребенка нет никого важнее родителей. Мама, а чуть позже и папа закладывают основы психики человека, его личности, определяют всё его дальнейшее развитие. При этом сами родители живут в информационном шуме. Со всех сторон на них сыплются «умные» советы о «правильном» воспитании. И ошибиться очень легко. Чаще всего они сталкиваются с мнениями псевдоспециалистов и тех, кто банально продает свой товар, не обращая внимания на то, какое негативное воздействие он может оказать на детей. Законы и правила бизнеса нельзя применять к сфере развития ребенка.
Кому-то просто выгодно, чтобы вы начинали учить своего ребенка чтению с первых лет жизни. Они обещают вам: к трем-четырем годам ваш сын или ваша дочь уже будут читать. И это правда. Будут. Я таких детей видел и знаю. Но эти методики основаны на так называемом бихевиоральном обучении. Дрессура своеобразная. Ребенок начинает читать, не понимая смысла прочитанного. Он как попугай. Потому что мозг еще не готов воспринять знаковую информацию. Эта готовность возникает в среднем к шести-семи годам. Иначе говоря, ребенок, которого рано начали учить чтению, читает с большой скоростью, но уровень усвоенной информации у него ниже, чем у того, кто научился читать позже, например, в шесть лет. То есть получается, что вы хотели сделать лучше, а сделали хуже.
Все «взрослые» проблемы формируются в раннем детстве. Даже ваше отношение к своему делу, к своей работе. Речь идет о так называемых внешних подкреплениях, которые используют родители, чтобы обучить ребенка чему-то, подтолкнуть его к каким-то действиям. Конфеты, неадекватная похвала, оценки, позже деньги используют как главный стимул. И ребенок начинает что-то делать не ради того, чтобы чему-то научиться, а ради конфетки, оценки, похвалы. Потом такие люди ходят на работу только ради денег и никакого удовольствия не испытывают, не стремятся больше ни к чему. Не думаю, что это хорошо.
Простой пример: ребенок первый раз в жизни нарисовал солнышко. Как его нужно похвалить, чтобы закрепить этот результат? Как сделать так, чтобы в дальнейшем ему захотелось еще раз нарисовать солнышко, а потом — и домик, и травку, и так далее? Здесь очень важно даже не то, что мы сделаем, а то, как мы это сделаем. Можно незаинтересованным голосом сказать: «Молодец, нарисовал солнышко, садись, пять». А можно, как мы, психологи, говорим, продемонстрировать эмоциональное присоединение к успеху ребенка: вы с ним вместе должны искренне порадоваться его успеху. А если что-то не получается, вы, наоборот, должны искренне с ним попереживать. Именно искренне. Помните: он вас отлично чувствует, и фальшь, обман заметит сразу же. Вы должны быть очень эмпатичны по отношению к нему. Это главное. Эмпатия — это вообще один из ключевых механизмов адекватного и эффективного взаимодействия между людьми.
