Уровень инфляции сейчас самый низкий за период с 1992 года. Чем обусловлено такое снижение, какой динамики можно ожидать в ближайшем будущем, и так ли плоха для экономики высокая инфляция — об этом рассуждает ведущий эксперт Центра макроэкономического анализа и краткосрочного прогнозирования Дмитрий Белоусов.
— В течение довольно многих лет мы ужасно расстраивались по поводу высочайшей инфляции, бушующей в нашей экономике. На мой взгляд, расстраивались слишком сильно, она того не стоила. Теперь мы радуемся по поводу того, что она у нас сократилась. За истекший 2009 год она оказалась однозначной, и все безумно радуются. Эта радость, на мой взгляд, тоже чрезмерна. Что у нас происходит? Что было главными факторами снижения темпов инфляции в прошлом году?
— Вообще, снижение инфляции в прошлом году — это в основном феномен второго полугодия. Посмотрите сами, как развивалась ситуация. Весь первый квартал мы опережали по этому показателю цифры последних трех лет, что совершенно неизбежно, учитывая девальвацию где-то начиная с ноября 2008 года. Расчеты показывают, что лаг примерно месячный. И еще в конце 2008 года уже начали пытаться закачивать в экономику бюджетные деньги. Соответственно, когда девальвация закончилась у нас в конце февраля, с апреля началось некоторое сдерживание инфляции в режиме двух последних лет. Никакого чуда в этом не было, просто в первом квартале мы рассуждали, впишемся ли в 13% или, скорее, в 15%. Некоторые особо выдающиеся ребята говорили: да. А теперь все говорят: ну в 13% мы, конечно, впишемся.
— Давайте перейдем к более радужным показателям, начиная с лета.
— Начиная с лета, мы впервые за очень долгий период наблюдали плато, а не просто одномесячную остановку цен.
— Но стандартно инфляция росла в конце лета.
— И то не каждый год. Но на сей раз связано это не с тем, что плоды с овощами на диво уродились, с а некой стабильностью в течение почти четырех месяцев. Даже в ноябре цены не с начала месяца стали расти, что нам и обусловило этот отрыв. Образовалось плато против роста в прошлые годы.
— В чем же здесь причина?
— Фундаментальная причина в том, что у нас в экономике депрессия, спроса нет и цены особо не растут. Причем это происходит не только в российской экономике, но и в мировой. Поэтому импорта инфляции тоже особо нет. В прошлые годы нас разогревали периодически то рынок зерна, то рынок мяса.
— В прошлом году и на этих рынках было удивительно спокойно, даже больше того — наблюдалось проседание цен.
— Вот я и говорю. У нас цены на зерно откатились к номиналам предшествующего года. И нам это, боюсь, еще икнется. И в мире происходило нечто подобное — довольно приличный урожай плюс известная ситуация с кризисом. К тому же, у нас во втором полугодии действовал двойной дефляционный шок. Довольно-таки бодро укреплялся рубль — немного потоптавшись около верхней границы, он, если не говорить об отдельных скачках вверх, стал довольно бодро укрепляться.
— По-моему, процентов на 13−15.
— Где-то так, как бы не сильнее. Надо посмотреть, на память боюсь произносить цифры. И во-вторых, у нас на этом фоне была жестче, чем в прошлые годы, ситуация с денежным положением. Понятно, сальдо торгового баланса у нас маленькое, хотя цены на нефть поперли, и даже номиналы экспорта повысились. Но тех чудес, которые были у нас в 2008 году, естественно, нет, и, честно говоря, не предвидится. В то же время поддержка ликвидностью банков Банком России сосредоточилась в основном тоже на первом полугодии. Второе полугодие шло скорее под знаком стабилизации в этой сфере. Банки отдавали примерно столько, сколько и брали, а иногда даже отдавали несколько больше, чем взяли.
— Как бы вы оценили вклад в это самое плато и потом выход из многолетней тенденции — двузначной годовой инфляции. Как бы вы оценили вклад депрессии, то есть сокращения спроса, улучшения для нас ситуации на мировых продовольственных рынках, правительственных усилий по сдерживанию инфляции? Что тут в большей степени сыграло, что в меньшей?
— Очень сильно нам повезло с так называемой структурной инфляцией. Вот три основных компонента инфляции. Первый — административно регулируемые тарифы, 1,5−2% в год. Второе — монетарная инфляция, куда включено и влияние курса доллара, потому что на самом деле они нерасчленимы. Третий — прочие факторы, включая проблемы с импортом инфляции. Первое, что у нас произошло, это падение фактора импорта инфляции с почти 3% в 2007−2008 году до величины примерно 0,5%.
— Это, по-видимому, и есть продовольствие? Или что-то еще?
— Это в основном продовольствие. И на втором месте — натуральное снижение.
— То есть, в сущности, это прекращение девальвации и, наоборот, укрепление рубля.
— Здесь сыграло отсутствие импорта инфляции и драматическая ситуация с ценами на зерно и мясо. Потому что за год потерять в цене весь годовой прирост прошлого года — это неслабо, если честно. Плюс мы вернулись на уровень примерно 6,5% по итогам года, с очень разной динамикой по кварталам, по вкладу монетарных факторов. Отметим, что в 2008 году было под 9%. Что касается вклада правительства, то тут, если говорить совсем просто, ситуация в значительной мере сложилась сама, конечно. Низкий уровень денежного предложения сформировался оттого, что у нас ЗВР растут слабо, а правительство достаточно аккуратно закачивало деньги в экономику. Основная заслуга правительства в том, что его прошлогодняя деятельность по борьбе с инфляцией не была чрезмерной. Сказать, что задействовались какие-либо чрезвычайно полезные меры, нельзя. Но и крупных ошибок не было сделано. И с денежным предложением, которое, скорее, недостаточно для вывода из кризиса, боюсь, что мы тоже это еще почувствуем.
— Ну, это совсем другая сторона проблемы, мы сейчас не о ней.
— Но все это ж в одном пакете. И с управлением курсом. Сказать, что он сильно эффективно управляется, нельзя, он идет за торговым балансом. Одно хорошо — что удалось не допустить передевальвации, верхнюю границу коридора ввели чрезвычайно вовремя, и еще лучше, что ее удалось удержать без растраты ЗВР. То есть рынок поверил, слегка поколебался, и пошло вниз.
— Потому что надо же честь знать. Поиграли полгодика, порезвились, но остановились.
— При всем при том. То есть, соответственно, было нормальное грамотное управление. Сказать, что были особо выдающиеся антиинфляционные меры, нельзя. Была в целом макроэкономическая политика, причем на инфляцию обращали все меньше внимания, когда стало ясно, что рассасывается. Но при этом крупных ошибок не делали, технично работали — ну и слава Богу.
— Теперь давайте поглядим, что будет дальше. Смотрите, что у нас происходит на грани между прошлым и нынешним годом. Во-первых, сегодня опубликовано, что за декабрь денежная база приросла в ежемесячном смысле самым быстрым образом с 2003 года. С января совершенно, на мой взгляд, неоправданно повышены тарифы. Может быть, все это должно обсуждаться в прошедшем времени?
— Для меня самое неприятное во всей этой истории, что, похоже, вы правы. У нас уже есть инфляция за первую декаду. Для особо выдающихся зануд: за 11 дней она составила 0,7%.
— Первая декада января в нашей стране вообще ничего не характеризует.
— В показатели первой декады января попадает большая часть данных, должно бы попадать все. Только в силу «замечательности» статистического сбора информации эти показатели «размазаны». Они должны учитываться целиком, включая повышение административно регулируемых тарифов.
— То есть, в тот момент, когда они повышены, а не когда по ним начали платить?
— С января они должны были попасть в первую декаду. Реально это растянется на два месяца — наблюдения, приход данных и так далее. И в итоге мы получаем в январе инфляцию (пока по оперативным данным) около 2%. То есть, на уровне трех последних лет никакого особенного снижения нет. Соответственно, откуда инфляция берется, учитывая, что у нас денежное предложение предположительно будет расти? Если не будет внешних антиинфляционных шоков, и совсем уж ни к чему двузначное суперукрепление рубля, то совершенно непонятно, откуда возьмется антиинфляционный эффект. В этом смысле, конечно, опубликованная цифра в 7—7,5% вызывает сомнения.
— Вы имеете в виду за год?
— Ну да, за год. Индекс потребительских цен — декабрь к декабрю — вызывает живейшие сомнения. Впрочем, это было еще до первых январских данных.
— Но это было уже после того, как стало известно, каким будет рост тарифов. А скажите, может, вообще надо бы поменять тон разговора? Может, надо говорить об инфляции не как о беде, а как о лекарстве? Потому как есть некая версия насчет того, что некоторые ведущие экономики мира так оживленно накачивали денежки в свои экономики, что должна начаться инфляционная гонка, рассчитанная на обесценение собственных обязательств. И оказаться в этой ситуации «белой вороной», которая укрепляет рубль, было бы странно.
— Ну, оказаться единственным честным среди жуликов...
— Это не лучшее занятие.
— Это последнее, что можно сделать. Как в известном анекдоте: «Это последнее, что он мог сделать. — Боюсь, что так и получилось, сэр». Но это один из сценариев. Если говорить о среднесрочных или долгосрочных сценариях, действительно обсуждается вариант, что ведущие экономики — Штаты и Евросоюз — возможно, пойдут на раскручивание инфляции, для того чтобы сбалансировать платежные балансы и убрать долги в инфляции.
— Да, это вполне естественный ход.
— По совсем конспирологической версии, чернокожий президент-популист в известной стране — отчасти для того, чтобы смягчить последствия роста цен для наиболее бедной части населения, которая тоже чернокожая.
— Как-то они «от трех бортов в лузу шары закладывают». Очень сложные расчеты.
— Это некая конспирология, данная версия пока не является обязательной. Потому что пока что они больше всего боялись японского сценария.
— Есть чего бояться.
— Да. И поэтому получение положительной инфляции они рассматривали как некий позитивный итог: нам удалось не свалиться в дефляцию. Что будет дальше — это вопрос.
— Это действительно вопрос? По тем телодвижениям, которые предпринимают американские денежные власти, европейские, пока нельзя судить о том, как будут разворачиваться события?
— Вообще, 2009−2010 год — это точка развилки между двумя сценариями. Один сценарий — сохранение статус-кво, когда ведущие игроки, маленько поигравшись и стабилизировав экономики, договариваются и пытаются жить в той парадигме, в которой живут. Надо понять, кто заплатит за американские долги, — русские, китайцы. Китайцы вроде не готовы, русским вроде нечем, но могут заставить. Японцы, не японцы — вопрос. Еще арабы. И второй вариант — это начало наращивания событий, которые ведут к мультивалютному мироустройству, мультиполярному. И этот переход обязательно будет сопровождаться инфляцией. Просто принятие в отдельных странах односторонних решений под разговоры о теснейшей интеграции, сотрудничестве и о чем-то там еще.
— И запрете протекционизма.
— Да-да, обязательно. Он и правда, растет.
— Но мы же его запрещаем. Если растет, то он сам растет.
— Ну, оно же само, причин-то нету. Короче, под всей этой «дымовой завесой » начнется подготовка и принятие односторонних решений: переход к расчетам в национальных валютах в двусторонней торговле, валютные свопы, введение региональных расчетных союзов, которые повышают экономическую безопасность крупных стран второго эшелона. Или даже первого, но не имеющего своего веса в мировых институтах, как Китай. А эта ситуация делает миропорядок шатким. Потому что первое сильное движение — я не говорю, что это 2010 год, по нашим оценкам, это где-то в 2017 году.
— Это очень оптимистично. До 2017 года мы все забудем ваши оценки, все будет хорошо.
— Первое сильное движение — и страны начнут дистанцироваться друг от друга. Это будет сопровождаться, естественно, инфляцией. В принципе сейчас в ближайшей перспективе, если возвращаться к инфляции и к 2010−му, имеется существенная вероятность того, что действительно идет выход из кризиса. Если это правда, причем антикризисные программы продолжат свое действие еще на полгода, что похоже на правду...
— Очень похоже.
— ...тогда «заливание» долларами рынка приведет к росту цен на сельхозпродукцию и на отдельные виды сырья. Причем никто особо сдерживать этот рост не будет. Потому что сильно проиграли производители, это политический вопрос. Боюсь, что у нас тоже. Мы попытаемся первые месяцы, когда нам надо принимать решения по сдерживанию роста цен на мясо, на зерно и так далее, мы будем говорить: ох, какая замечательная конъюнктура, давайте дадим возможность производителям получить свою ценовую премию. А потом мы будем говорить: ох, как мы попали.
— Тут я не готов разделить ваш прогноз. Но, в общем, такое тоже возможно.
— Такие риски существуют.
— Существуют.
— Мы не знаем, где мы находимся, но в принципе такое развитие событий возможно.
— Но в принципе, по вашим предположениям, никаких внешних шоков в 2010 году можно не опасаться?
— Как сказать. Опасаться-то стоит. Вон мы видим, как год начался — с тем же долларом, и с теми же ценами на нефть. Но по базовому прогнозу у нас цены на нефть повышаются до 90 долларов за баррель в среднем за год.
— Без раскручивания долларовой инфляции, сами по себе?
— С раскручиванием. По нашим расчетам, цены на нефть уходят не столько в рост, который составит 2,5% максимум, а то и 2%, сколько в инфляцию, которая, по двум вариантам прогноза, у нас не то 9%, не то 9,5%. А если помнить, что мы ее не всегда досчитываем, то там и 9,8% может вылезти.
— Если предположить, что какое-то право на существование имеет правительственный ориентир в 7,5−7%, то не может означать ничего иного, как продолжения падения спроса.
— На минуточку, правительственный ориентир делался под цену на нефть 65 в среднем за год. Нужен соответствующий уровень денежного предложения, я хотел бы посмотреть, и как это коррелирует со спросом на деньги при довольно нормальном росте. У них там — за 3%, где-то около 3,5%.
— Понятно, что этот набор гипотез совершенно не согласуется с вашим, их обсуждать вместе нельзя.
— Мало того, что не согласуется с нашим. Ну, два видения — это нормально. Та картинка, которую рисует правительство, просто означает, что в монетарной сфере там очень сильная зона напряженности. Потому что экономический рост в три с лишним процента означает рост спроса на деньги.
— Неизбежно.
— По определению. С другой стороны, 65 долларов за баррель после 61, по их же, за этот год означает, что у нас прироста ЗВР почти нет. Учитывая, что рост импорта идет. Ну, они в этом плане ребята вполне здравые, все рассчитывается по-нормальному. Отсюда вопрос: каковы источники покрытия этого спроса. Если денежное предложение по каналу внешней торговли у нас толком расти не будет, около нуля с маленьким плюсом, скорее всего. Если мы сворачиваем кредитную поддержку коммерческих банков со стороны Банка России. Что за монетарная программа, которая обеспечит этот 3−процентный рост? Понятно, что она какая-то маленькая, отсюда и 7%. Но тогда откуда 3−процентный рост?
— Да, в общем, не очень понятно, как все это в одной корзинке укладывается.
— То есть там либо 7−процентная инфляция, либо тогда не 3%. Либо трехпроцентный рост, но тогда, ребята, что за денежная программа, которая рост обеспечит и инфляцию сделает маленькой?
— Видите, какое дело. Вы же справедливо заметили, что основные экономики мира не собираются сокращать свои программы помощи. Нет особенного резона нам изображать святых в этой истории.
— Отчасти так. Тем не менее, тут есть некая проблема.
— Некая проблема — это очень мягко сказано.
— Мы стараемся сдерживать бюджетные расходы, опять-таки уже господин Кудрин сам признал, что он маленько перегнул палку с бюджетом. Им говорили, что у вас, ребята, реальный дефицит 6,5%, а не 8,5%. Когда бюджет приняли, он признал, что да, это правда.
— Можно не сомневаться, что он знал заранее. Но это его стандартная игра, тут ничего неожиданного.
— Поэтому тут вопрос, насколько мы будем готовы к дополнительным расходам бюджета. Кредиты Банка России комбанкам — вроде как у нас генеральная линия на сокращение.
Александр Привалов
