Весной 1918 года посчастливилось мне выехать в ближайший уездный город за препаратами для врачевания. Дорогу слегка размыло, но возница продолжала идти.
И вот, на подъезде к городу останавливает возницу мужик лет сорока отроду. Представился, значит, Парфентием Даниловичем. И так тоскливо и жалобно говорит: «Помоги, доктор, иначе помрёт». Ну а я-то сегодня не планировал лечить, дел докторских много накопилось в городе, да и инструментов не было с собой. Думаю, пущай мужик к местным врачевателям пойдет, не могу я. Некогда.
Отказал я мужику и поехал по делам. Весь день ушел на походы по аптекарским лавкам и местному рынку. И часов в 6 вечера выехали мы обратно, в нашу деревню. Ехать верст тридцать, не меньше.
Только выехали из города — дорогу преградил старик. Сначала я его не узнал, думал, попрошайка. Оказалось, это мой новый утрешний знакомый Парфентий Данилович. Только выглядел он иначе: тулуп на изнанку надет, на голове растрепались волосы, а в руках, в старом рваном полушубке что-то завернуто. И это «что-то» почему-то двигалось.
В мыслях пробежали слова Парфентия Даниловича «Помоги, иначе помрет». И тут же подумалось — наверное ребенок или младенец. Но когда старик подошел ко мне и развернул полушубок — все стало понятно и непонятно. В руках он держал щенка редкого окраса: шерсть переливалась угольно-черным цветом, а лапки были одеты в белые «чулочки». Шерсть возле правого глаза была белого цвета с черными вкраплениями и обрисовывала четкий и ровный круг. Но больше всего меня поразили глаза щенка — они выражали столько боли, сколько не видел я в человеческих глазах. И только после этого я заметил, что из лапы щенка тоненькой струйкой сочилась кровь, а дыхание было сбивчивым и прерывистым.
— Что же ты хочешь, чтоб я сделал?
— Помоги, иначе помрет. Слыхал, ты всех лечишь — и малых, и взрослых. А он что, хуже?
— Лечу людей, а не животных. У них устройство другое — отвечал я, подгоняя возницу для движения в сторону моей квартиры.
— Доктор, помоги. Я заплачу, если надо. У меня кроме Шарикова нет больше никого. Он помощник. Крысу выгонял из амбара, а та его цапнула. Вот второй день пошел, а Шариков не встает. Помоги.
— Не нужны мне твои деньги. Я лечить не знаю как. Хотя…
И тут в моей голове сумбурно начали появляться воспоминания с первого курса моего обучению хирургии. Помнится, один знатный профессор Преображенский приводил пример, как он выходил собаку. И в голове почему-то все прояснилось. А…, чем черт не шутит, помрет, значит такова его судьба.
И мы с Парфентием Даниловичем, его щенком Шариковым и возницей помчались в мою лечебницу. По пути перевязал лапу псине платком (причем дорогим) и послушал историю тяжелой судьбы моего нового знакомого.
Прошло три недели, как вылечил я ту псину. Но мысли о нем не покидали моего сознания. Ведь тот щенок прожил у меня три дня, прежде чем я убедился, что ему ничего не угрожает. О…., сколько всего произошло за эти три дня. Были съедены две пары моих домашних тапочек, два полотенца у Анны Николаевны и утащен портсигар Демьяна Лукича. О…, как он выл в первую ночь, когда Парфентий Данилович оставил его. А утром я обнаружил псину спящей в моих ногах. И почему-то так грустно стало. Прям тоска несусветная одолела. А ведь он молодец (псина), не сдается, борется. Почему многие люди так не могут?
И вот сегодня шла четвертая неделя, как эта тоска несусветная съедала меня. Уж больно Шариков мне полюбился.
За окном уже была темнота, когда в дверь больницы постучали. Анна Николаевна открыла дверь и ахнула. Мне подумалось, что очередной пациент с оторванной ногой или рукой пожаловал на ночь глядя. Но я ошибся.
На пороге стоял Парфентий Данилович, возле его ног прыгал радостный Шариков, а в руках он держал сверток. «Ну все»- подумал я. «Теперь и животных со всей округи придется лечить». Но Парфентий Данилович улыбнулся своими тремя зубами и протянул мне сверток, в котором «что-то» шевелилось.
— Вот. Держите. Это его брат.
— Чей брат?
— Как чей, Шарикова. Разве не узнали?
— В смысле? А зачем он мне? Брат Шарикова.
В недоумении мы перепирались еще минут десять и потом только я развернул сверток. На руках лежал щенок месяца отроду. И действительно он был братом Шарикова, потому что лапы его также были одеты в белые «чулочки», а шерсть вокруг одного глаза была такой же, в крапинку. Только Шариков был постарше месяца на четыре и прыгал от радости, а сверток в моих руках жалобно скулил и искал тепло, чтобы уткнуться. В этот момент на душе вдруг сделалось ясно и светло. И тоска ушла. И Парфентий Данилович ушел. Но память о нем и Шарикове до сих пор жива. Пятнашка (так назвал я щенка) греет мои ноги уже второй десяток лет.
Автор: Кирилл Махаёв
