Глава 12. Мэр

— Сразу после выборов меня закрывать будут, —
говорит Ройзман. — Но лучше же сидеть
в тюрьме избранным мэром, чем просто так.
— А мне все равно как сидеть, — говорит Аксана Па-
нова. — Вот увидишь, мы проиграем пару процентов.
— И что? — спрашиваю.
— И пи…ец! Хочешь пирожное? Здесь вкусные пирожные.
Мы сидим в кафе «Шоко» в самом центре города Екате-
ринбурга. Если выйти на улицу, то прямо над головой уви-
дишь черную растяжку «Мама, не голосуй за бандита». Лю-
бой горожанин знает, что «бандит» — это Евгений Ройзман.
На растяжке изображена девочка. Она закрывается рукой
от чего-то страшного. Эта девочка на плакате по случайному
совпадению похожа на младшую дочку Ройзмана Женю.
А предполагаемый бандит сидит напротив меня в кафе и ест
пирожное.
8 сентября, день выборов. Теоретически агитация в день
выборов запрещена, но плакатами «Мама, не голосуй за бан-
дита» завешан весь город. А неделей раньше вышла передача
Андрея Караулова «Момент истины», и там говорилось, что
в молодости Евгений Ройзман воровал у любовниц кофточки
и колечки. Там говорилось, что фонд Ройзмана «Город без
наркотиков» торгует наркотиками. Что реабилитационные
центры «Города без наркотиков» — это частные тюрьмы,
в которые любой желающий может за деньги заключить
любого неугодного родственника или знакомого. А еще
там показывали фотографию, на которой человек, похожий
на Евгения Ройзмана, запечатлен вместе с известным кри-
минальным авторитетом.
— Да мы прогуляли эти колечки, — говорит Ройзман. —
На такси проездили.
Передо мной на столе лежит тридцатилетней давности
приговор. Три года за воровство, мошенничество и незакон-
ное ношение ножа. Приговор очень хорошо издан. Желтая
картонная обложка. Внутри — набранный как будто на пи-
шущей машинке текст. Не только приговор, но и справка
из психиатрической больницы. Из справки следует, что
Ройзман не то чтобы сумасшедший, но с придурью безус-
ловно. Такое ощущение, что держишь в руках настоящее,
советских еще времен, уголовное дело. Накануне выборов
это «Дело Ройзмана» было напечатано сотнями тысяч эк-
земпляров. Какой-то человек из губернаторской команды
даже приходил к Аксане Пановой в ройзмановский предвы-
борный штаб и предлагал купить «Дел Ройзмана» целый гру-
зовик. Аксана купила, сколько хватило денег, но все равно
«Дело Ройзмана» лежит по всему городу в почтовых ящиках,
распространяется бесплатно в кафе и просто валяется под
ногами на тротуарах.
Еще у меня есть письмо. Глава городской избиратель-
ной комиссии Захаров доводит до сведения избирателей,
что кандидат на должность мэра Ройзман Евгений Вадимо-
вич снят с выборов. Потому что в 1981 году был осужден
по нескольким тяжким статьям УК. Фальшивка, конечно.
Но очень качественно изготовленная. Написанная хорошим
канцелярским языком, снабженная синей печатью избир-
кома и подписью председателя. Такое впечатление, что дер-
жишь в руках цветной ксерокс настоящего избиркомовского
документа.
Аксана говорит, что этих листовок напечатан и разбро-
сан по почтовым ящикам миллион в миллионном городе.
Преувеличивает, наверное. Но даже мне, только что при-
ехавшему, досталась листовка.
Мы пьем кофе. Ройзман, по своему обыкновению,
эспрессо и американо — смешав вместе. Аксана звонит
председателю избирательной комиссии Захарову. Они ста-
рые приятели и на «ты». И да, он уже выступил с опровер-
жением. И нет, он не знает, почему никто до сих пор не дал
его опровержение в эфир.
А Ройзману звонят люди по трем телефонам сразу и го-
ворят, что когда нашли листовку в почтовом ящике, то не
поверили, конечно, что Женя снят с выборов, нельзя же ведь
накануне голосования. Но теперь, когда про это рассказало
радио «Эхо Москвы»…
— Нет, я не снят, — говорит Ройзман в телефоны. — Нет,
я не снят. Не снят. Нет.
И себе под нос:
— Завалили! Они завалили явку. Люди не идут. Не идут
голосовать. Поверили.
И Аксане:
— Послушай, вечером все с дач поедут. Надо плакаты на-
рисовать от руки «Успей проголосовать». И ребят поставить
при въезде в город на всех дорогах.
И мне про губернаторских людей:
— Если выиграть, они сойдут с ума и станут мстить.
У них в руках мои заложники. А если проиграть, то просто
растопчут.
А на стене висит плазменная панель. В ней каждые пол-
часа губернатор Куйвашев призывает екатеринбуржцев
прий ти на выборы и проголосовать за надежного кандидата.
«Надежный кандидат» — это слоган губернаторского став-
ленника Якова Силина.
Двумя часами раньше я и не думал, что окажусь в этаком
эпицентре артобстрела. Я понимал, конечно, что выборы,
грязные технологии и все такое. Я видел, конечно, растяжки
«Мама, не голосуй за бандита». Но погода была солнечная,
и молодые женщины ходили по улицам на каблуках, потому
что здесь, на Урале, они все еще считают своим долгом хо-
дить на каблуках. Подошел к двухэтажному кирпичному
зданию и толкнул дверь, над которой было написано «Фонд
«Город без наркотиков» и рядом с которой на стене напи-
сано было «Спасибо тебе».
— Евгений Вадимович здесь?
Вахтер покачал головой. Он слушал радио «Эхо Москвы»,
екатеринбургский корпункт которого врал, будто Ройзман
снят с выборов.
Я вышел на улицу. Зашел в соседнюю дверь, над кото-
рой большими буквами написано было «Музей невьянской
иконы» и маленькими буквами «Галерея Арт-Птица».
— Евгений Вадимович здесь?
— Валера, привет!
За моей спиной скрипнула дверь, впуская Ройзмана, ис-
худавшего и бледного, протягивающего мне руку.
— Ай! — сказал я, потому что тут у них на Урале принято
пожимать руку до боли.
Мы поднялись на второй этаж. В музейном зале было
тихо и свет был такой, как бывает в церкви, — отраженный
иконами. Пожилая смотрительница рассказала Ройзману,
что в тот день музей посетили шестнадцать человек.
— И все проголосовали за вас.
— Как и все приличные люди, — отвечал Ройзман.
Это была формула, которую он придумал, чтобы отве-
чать в день выборов людям, проголосовавшим за него. Он
всегда так делает. Придумывает формулы и повторяет, пока
его формулы не станут пословицами. «Это мой город», «Здесь
живут достойные люди», «Моим глазам свидетелей не надо»,
«Труднее всего доказывать очевидное», «Главное вовремя по-
нять, что война закончилась, и перестать пускать поезда под
откос». Он всегда так делает. Брать у него интервью беспо-
лезно. Получишь набор формул. Поэтому я сказал:
— Ты похудел, Женя.
А он отвечал:
— Нет.
Тогда я спросил:
— Где тут у тебя туалет?
— Там, — Ройзман махнул рукой. — Он чистый.
Когда я вернулся из туалета, в служебной комнатке по-
зади музейного зала были чай, мармелад и два реставратора.
Пожилой и молодой. Может быть, отец и сын. Как в стихо-
творении про вересковый мед. Они хотели денег за работу.
И Ройзман дал им тысяч двадцать, потому что было утро,
и утром у него бывают деньги. Вечером не бывает никогда.
Я проверял. И в кафе «Шоко» у него неоплатный кредит.
Старый реставратор склонялся над иконой и говорил,
что ее трудно будет «открыть». Икона была потрескавшаяся
и закопченная. А Ройзман говорил, что знает это письмо.
А молодой реставратор все время как будто хотел сказать
что-то и наконец решился:
— Евгений Вадимович, у нас следователи были… Ска-
зали, что как только мы дадим на вас показания, отделение
сразу откроют.
Этот парень, он учится на отделении реставрации мест-
ного художественного училища. Отделение реставрации
закрыла полиция. Иконы, многие из которых принадлежат
Ройзману, арестовали. Ройзман пожал плечами.
Когда реставраторы ушли, я спросил:
— Женя, а что это за двенадцать икон, пропавшие
в Быньгах?
Я спросил потому, что мне нравится в деревне Быньги
по дороге на Невьянск, где у Ройзмана был реабилитацион-
ный центр. Изба, в которой жили два десятка наркоманов.
И в качестве трудотерапии реставрировали местную церковь.
И вот полицейские утверждают, что из этой церкви пропало
двенадцать икон. А священник отец Виктор говорит, что ни-
чего не пропало. И если Ройзмана обвинят в пропаже не про-
павших икон и посадят в тюрьму, то пусть и его, отца Виктора
сажают. Потому что он видел своими глазами чудо исцеления
наркоманов от наркомании и готов за это чудо — в узилище.
— Да ничего там не пропало, — отвечал Ройзман. — Мы
отвезли иконы на реставрацию. А они (Ройзман имел в виду
полицейских) арестовали эти иконы и вообще арестовали
у меня сто тридцать икон. И я знаю, что они будут делать.
Вот у них числится украденной какая-нибудь, например,
Казанская Божья Матерь, они найдут среди моих икон Ка-
занскую Божью Матерь, приведут бабку, у которой украли
Казанскую, и скажут: «Признай эту икону своей, тебе ее от-
дадут, она кучу денег стоит».
Открылась дверь и вошла Юля. Жена Ройзмана Юлия
Крутеева. Мать младших дочек Ройзмана и владелица га-
лереи «Арт-Птица». Она улыбнулась мне, потому что в про-
шлый мой приезд мы долго с ней болтали, и Юля рассказы-
вала про молодость, про любовь, про ройзмановские романы
на стороне и про то, почему она с Ройзманом не развелась
несмотря на романы.
Юля улыбнулась, поздоровалась, но не остановилась по-
говорить со мной, потому что на этот раз я приехал ради вы-
боров. Я был из грязного мира, в котором накануне выборов
огромным тиражом от Юлиного имени опубликовали и раз-
бросали по почтовым ящикам письмо, что Ройзман, дескать,
изменник, и если он изменял жене, то, стало быть, изменит
и избирателям, и нельзя за него голосовать. И Юлина под-
пись. Я был из этого грязного мира, и Юля прошла мимо,
в галерею, к своим колечкам, сережкам и медным литым
медведям, потому что медные медведи, по крайней мере,
не публиковали от Юлиного имени никаких фальшивых
подметных писем.
А мы ушли в штаб и потом обедать. И вот сидим в кафе
«Шоко», а Ройзману и Аксане то и дело звонят наблюдатели
с разных участков и рассказывают, как подвезли автобусами
целую толпу карусельщиков, голосующих по открепитель-
ным удостоверениям уже, наверное, в двадцатый раз. Ройз-
ман говорит:
— Все, я больше не могу так сидеть. Поеду по участкам
поезжу.
И мы идем искать машину.
Мы ищем серую «Тойоту Ленд Крузер», на бортах которой
большими синими буквами написано «Иду в мэры. Ройзман».
Излишняя надпись, потому что и так все в Екатеринбурге
знают машину Ройзмана. Мы ищем машину, а ее нигде нет.
Еще утром Ройзман попросил Самодела заправить полный
бак, Самодел заправил, отдал ключи, но куда поставил
машину, не сказал, а сам уехал в Изоплит. Самодел — это
прозвище человека, который в Изоплите занимается авто-
ремонтной мастерской при реабилитационном центре.
Черт знает, где эта машина! С ног сбились. Три квартала
обыскали.
Ройзман растерян. Он не говорит, что проиграл, но, по-
моему, думает, что проиграл. А у дверей фонда «Город без
наркотиков» стоят на улице три парня и курят. И Ройзман
говорит:
— Смотри, Валера, все трое кололись. И уже десять лет
не колятся. Семьи у всех, дети…
— Что ты мне это говоришь, ты это избирателям скажи.
— Да я говорил.
Потом мы садимся в белый «Мерседес» к одному из со-
трудников Фонда и едем. И я знаю, что вот сейчас начнется
ЭТО.
ЭТО начинается еще метров за триста до избирательного
участка, расположенного в типовом школьном здании в глу-
бине дворов.
— Здравствуйте! — говорит женщина лет пятидесяти. —
Я голосовала за вас!
— Как и все приличные люди, — отвечает Ройзман своей
формулой.
— Вы меня не помните? Я к вам сына привозила на реа-
билитацию пять лет назад.
— Как он? — говорит Ройзман.
— Хорошо. Не колется. На работу устроился. Сварщиком.
Можно с вами сфотографироваться?
Ройзман улыбается, обнимает женщину, и кто-то из про-
хожих фотографирует их на мобильный телефон.
— Здравствуйте! — говорит мужчина лет сорока, выта-
скивая из кармана листовку. — Это ведь неправда, что вас
сняли? Мы всей семьей идем голосовать за вас.
— Как и все приличные люди.
— Можно с вами сфотографироваться?
Улыбки, объятия…
— Здравствуйте! — молодой человек лет двадцати пяти
очень спортивного вида. — Я у вас на Изоплите лежал…
Улыбки, объятия…
— Здравствуйте!
Мужчина, женщина, старик, ребенок, военный, полицей-
ский…
Знакомые мои журналисты из пресс-службы екатерин-
бургской полиции говорят, что Ройзман гениальный пиар-
щик и весь город убедил в том, что всем помог. Журналист
Бершидский пишет, что вот точно так же в Колумбии все
простые люди любят Пабло Эскобара, а в Палестине вот
точно так же любят движение ХАМАС.
— Здравствуйте! — две девушки с двумя безродными
собаками, одна из собак хромая. — Можно с вами сфото-
графироваться?
Объятия, улыбки…
— Помните, мы приют… Вы нам помогли приют для без-
домных животных строить. Смотрите, как она умеет.
По команде одной из девушек хромая собака танцует
на задних лапах, прыгает в кольцо из рук, кувыркается
по земле. А вторая девушка закуривает. И Ройзман говорит:
— Не курите только, девчонки. Такие хорошие девчонки,
а курят.
Та, что курила, выбрасывает сигарету и говорит:
— Можно с вами сфотографироваться?
— С красивыми девчонками что же не сфотографиро-
ваться?
— Можно мы к вам еще придем? Нам нужно…
— Приходите. Если вам собак разместить негде, можно
у нас. Есть место и есть, кому ухаживать. Не курите только.
ЭТО — на каждом участке.
Улыбаются и здороваются милиционеры, охраняющие
выборы, председатель и члены избирательной комиссии,
наблюдатели — даже те, что наблюдают тут от других кан-
дидатов. И Ройзман говорит им: «Спасибо, потерпите еще
несколько часов, удачи вам, счастья». Он говорит так даже
наблюдателям от других кандидатов.
И на улице, когда Ройзман с избирательных участков
выходит, к нему бегут социологи из ВЦИОМа, и социологи
от «Единой России», и им самим нанятые социологи. И го-
ворят:
— Вы выигрываете.
Почти до самого утра ВЦИОМ будет публиковать дан-
ные экзит-полов, согласно которым Ройзман проигрывает.
А здесь, на земле, эти женщины с анкетами все как одна
говорят:
— Вы выигрываете. Можно с вами сфотографироваться?
Примерно пять часов вечера. На обратном пути в машине
Ройзман говорит:
— Вот, чуйка у меня появилась. Что мы выигрываем.
— Подожди еще, — говорю.
— Нет, выигрываем, и придется мне работать мэром.
— Подожди еще, — говорю. — К вечеру накидают против
тебя. А ночью пририсуют.
— Не успокаивай меня. Смотри, ты видел в школе этот
двор? — он говорит про внутренний двор, не использу-
ющийся и заваленный строительным мусором. — Туда же
аккурат помещается баскетбольная площадка.
— Ты собираешься строить баскетбольные площадки?
— Ну, или волейбольные. Нет, ты видел там во дворе ре-
бятишки в волейбол играют через веревочку? Дом огромный
многоквартирный. Неужели мужики не могут выйти и по-
весить детям сетку?
— Ты им это говорил много раз, когда устраивал во дво-
рах встречи с избирателями. Ты же говорил им, чтобы они
сами налаживали свою жизнь. А они тебе что отвечали? Они
просили у тебя пенсий, пособий, бесплатный транспорт,
и чтобы ты посадил у них во дворе цветы.
— Нет, Валера, есть много людей, которые просто вы-
ходят по вечерам во двор и тренируют мальчишек. Девочка
ко мне подходила, они сами строят скалодром. Я им помогу.
Надо еще по больницам поехать и с врачами поговорить…
— Жень…
— … чтобы врачам как-то помочь. А еще я думаю, с над-
писями на стенах можно же что-то сделать…
— Жень, тебя еще не выбрали.
— Не успокаивай меня. Выбрали. Я чувствую.
В этот момент несколько радиостанций одновременно
начинают передавать, что кандидат Евгений Ройзман аре-
стован. Задержан по подозрению в организации каруселей.
На коленях у Ройзмана взрываются сразу все три телефона,
и Ройзман говорит в телефоны:
— Нет, я не арестован. Нет, я не задержан. Нет, мы вы-
игрываем. Не задержан. Нет.
И водителю:
— Догони ту машину с дельфинчиком (эмблема фонда
«Город без наркотиков»), посигналь ему.
Догоняем, сигналим, опускаем стекла. Ройзман машет
рукой:
— Мы выигрываем! Нормально все!
И сразу несколько машин вокруг ревут клаксонами.
Мы приезжаем в штаб и там полно народу. Почти все
в красных майках — предвыборный ройзмановский атри-
бут. И почти на всех есть наработки у Константина Строга-
нова, начальника отдела по борьбе с организованной прес-
тупностью.
Я буду встречаться со Строгановым назавтра. Он симпа-
тичный молодой человек из Москвы. С открытой улыбкой.
Видно, что хорошо тренированный, но склонный к нездо-
ровой полноте. Он скажет, что катастрофически полнеть
стал с тех пор, как собственные сотрудники отравили его
ипритом, боевым отравляющим веществом. Строганов по-
дозревал этих сотрудников в рэкете и еще каких-то пре-
ступлениях, вел внутреннее расследование. И однажды
устроил в отделе небольшую вечеринку по случаю рождения
дочек-двойняшек. Во время вечеринки товарищи подлили
ему в бокал иприт. Несколько месяцев лежал в реанимации
и после реанимации стал полнеть.
Строганов скажет, что Евгений Ройзман с помощью док-
тора Лизы Глинки вовсе не потому пытался построить в Ека-
теринбурге хоспис, что мать его мучительно умерла от рака.
А для того пытался построить, чтобы предполагаемый глав-
ный врач хосписа Олег Кинев мог под прикрытием хосписа
торговать наркотиками и перевозить наркотики в реани-
мобилях. И ничего не значат стихи Ройзмана, написанные
на могиле матери:
Вышла из праха, вернулась во прах,
После разлуки к родному порогу.
Легкий твой дух возвращается к богу,
Так отчего же, скажи, этот страх?
Ничего не значат. Как ничего не значат бесконечно по-
вторяемые ройзмановские формулы «Это мой город, меня
мама тут за ручку водила». Тоска по умершей матери и страх
смерти не кажутся Строганову достаточным мотивом, чтобы
строить хоспис. А вот хоспис как прикрытие для торговли
наркотиками — это существенный мотив.
Строганов скажет, что оперативные отряды фонда «Го-
род без наркотиков» — это вовсе не прекрасные честные
парни, которые вместе с полицией ловят наркоторговцев.
Это бандиты, которые совместно с полицией ловят неви-
новных людей, подбрасывают наркотики и требуют выкуп
за то, чтобы закрыть уголовное дело. И Евгений Маленкин,
возглавлявший эти отряды, попался, дескать, на подбрасы-
вании наркотиков. И теперь скрывается. Но Строганов Ма-
ленкина найдет, если только Ройзман не убьет Маленкина
раньше, чтобы не свидетельствовал против Ройзмана.
(Маленкина в штабе нет. Но вот жена Маленкина, блон-
динка с порхающими ресницами. И Ройзман говорит мне:
— Какие Маленкин мог подбросить наркотики? Откуда
у Маленкина наркотики? Кто продаст Маленкину нарко-
тики? Его все барыги в лицо знают!)
Строганов скажет, что реабилитационные центры фонда
«Город без наркотиков» — это вовсе не реабилитационные
центры. Это частные тюрьмы. Что если у вас есть родствен-
ник, от которого вы хотите избавиться, вне зависимости
от того, наркоман он или совсем не наркоман, вы можете
приехать в реабилитационный центр в Изоплите и обра-
титься к Максиму Курчику. И заплатить ему деньги за за-
хват. Курчик приедет со своими крепкими парнями, скру-
тит вашего ненавистного родственника. Отвезет в Изоплит,
прикует наручниками к кровати и будет держать целый год,
называя это реабилитацией. И еще время от времени будет
избивать.
(А вот он, Максим Курчик, сидит в штабе. Действи-
тельно крепкий мужчина. И Ройзман про Курчика в ко-
торый уже раз говорит мне, что они с Максимом вместе
учились в школе. И еще в школе принято было считать,
что Максим очень справедливый. И опять рассказывает
мне историю про то, как из реабилитационного центра
сбежал реабилитант. Пошел в ночной клуб, снял прости-
тутку, отобрал у проститутки наркотики, был избит охра-
ной. Тут-то его и нашли сотрудники реабилитационного
центра, водворили обратно и в сердцах побили еще. И он
умер от побоев. А сотрудники центра сказали следователю,
что приказ избивать отдавал им Курчик, хотя Курчика
не было в тот вечер в реабилитационном центре. Курчика
арестовали и добивались, чтобы он дал показания на Ройз-
мана, хотя Ройзман в тот день вообще был на соревнова-
ниях, на автомобильных ралли по бездорожью, черт-те где
посреди болот. От Курчика требовали, чтобы он сказал,
будто это Ройзман велел ему избивать реабилитантов.
Но Курчик не дал показаний на Ройзмана. Сел на шесть
лет. Сидел в колонии строгого режима в Харпе. Большую
часть времени — в холодном карцере. Но все равно не дал
показаний.)
Строганов скажет, что и иконами Ройзман занимается
незаконно. Ворует иконы. Подменяет старинные новоделом.
Легализует краденые. Но этим расследованием не Строганов
занимается. Другой отдел.
(А вот когда, по предварительным результатам судя,
Ройзман начинает выигрывать, в штаб звонит бывший епи-
скоп, поздравляет, благословляет. Не кажется владыке, что
он благословляет человека, ворующего иконы.)
Строганов скажет, что все эти четыре уголовных дела —
про подбрасывание наркотиков и вымогательство, про за-
хваты и удержания, про торговлю наркотиками под при-
крытием хосписа, про воровство икон, — будут распутаны
постепенно. И тогда можно будет не имеющего непосред-
ственного отношения ни к одному из этих дел Ройзмана
обвинить в организации всего преступного клубка.
А в самом конце разговора Строганов похвастается мне,
что это он лично нашел в Москве ройзмановскую психиатри-
ческую справку, опубликованную к выборам стотысячным
тиражом. И фотографию, на которой Ройзман изображен
рядом с известным бандитом, тоже нашел Строганов лично.
И я подумаю: зачем начальник отдела по борьбе с органи-
зованной преступностью ищет психиатрическую справку
тридцатилетней давности? Какое отношение тридцатилет-
ней давности психиатрическая справка имеет к распутыва-
нию преступного клубка?
Все! Победа! Примерно четыре часа ночи. Почти сто про-
центов бюллетеней подсчитаны. Ройзман лидирует на не-
сколько процентов.
Верный человек в городской избирательной комиссии
сказал Аксане Пановой, что председателя Захарова вызывал
к себе губернатор Куйвашев и требовал фальсифицировать
результаты. Но Захаров отказался фальсифицировать со-
всем уж грубо. Понимал уже, откуда дует ветер. Понимал,
что грубая фальсификация и стотысячная толпа на главной
площади не понравятся в Москве.
Верный человек в администрации президента сказал
Аксане, что замглавы Володин запретил губернатору Куй-
вашеву грубые фальсификации. Велел работать с Ройманом,
раз уж Ройзман выиграл.
Куйвашев, правда, пока не поздравил Ройзмана. Аксана
думает, это потому так, что губернатор был влюблен в нее,
в Аксану, а Ройзман оказался счастливым соперником.
С этим трудно смириться. Но придется.
Звонил Михаил Прохоров, поздравлял. И Алексей Кудрин
тоже звонил-поздравлял. Вероятно, они были в каких-то там
высоких кабинетах и так-то там повлияли на принятое в Мо-
скве решение не фальсифицировать грубо екатеринбургские
выборы мэра.
В кабинете Ройзмана — толпа. Скандируют «Женя! Женя!».
Хлопают пробки. Дешевое крымское шампанское. Входит
Ройзман. Мямлит что-то себе под нос. «Это мой город», «Здесь
живут достойные люди», «Труднее всего доказывать оче-
видное», «Главное вовремя понять, что война закончилась,
и перестать пускать поезда под откос». Благодарит Аксану
за прекрасно организованную предвыборную кампанию. Эти
слова благодарности в его речи — единственная не-формула.
Не пьет ни глотка даже теперь.
Он совершенно не умеет праздновать. Я ни разу не видел,
как Ройзман радуется. Я не представляю себе Ройзмана сме-
ющимся, пляшущим, поющим. Юля говорит, что это бывает.
Но чтобы Ройзман радовался, ему надо уехать в тайгу. Гнать
машину по бездорожью, вытягивать лебедкой из грязи, пре-
одолевать трудности. Он умеет преодолевать трудности. Как
он преодолевает трудности, я видел много раз.Ройзман.
Праздник заканчивается, даже и не начавшись.
Через день полицейские придут в реставрационные ма-
стерские, арестуют и вывезут очередные два десятка икон.
Включая иконы, рассыпающиеся в руках, не пригодные
к транспортировке.
Через три дня у Ройзмана будет день рождения. Празд-
новать будут в галерее у жены Юли. Юля будет в красном
платье. Придут поэты, художники, включая легендарного
Мишу Шаевича Брусиловского, про которого известно, что
учиться живописи он начал в детском доме для одаренных
сирот, и которому при жизни поставлен в Екатеринбурге па-
мятник. На дне рождения Ройзман тоже не выпьет ни глотка
спиртного.
Через пять дней на заседании «Валдайского клуба» Ройз-
ман подойдет и протянет руку губернатору Куйвашеву. Пуб-
лично предложит забыть прежнюю вражду и сотрудничать
ради общего блага. Губернатор Куйвашев ответит согласием
и рукопожатием.
В нескольких интервью разным изданиям Ройзман ска-
жет: «Главное вовремя понять, что война закончилась, и пе-
рестать пускать поезда под откос».
Мне он скажет, что хотел бы сесть с Юлей в машину, снаб-
женную лебедкой, и долго-долго ехать на север по дорогам,
исчезающим среди болот. На Чердынь, на Архангельск,
по северным скитам. По городам и весям, названий кото-
рых я не знаю. И никто не знает из людей, принимающих
решения.