Лингвистическая катастрофа: почему уральские говоры обречены на смерть

Портал 66.ru открывает серию публикаций об уральцах, в которых мы постараемся ответить на несколько важных вопросов. Существует ли тот самый, особый уральский характер на самом деле или это всего лишь миф, созданный известными писателями и философами, есть ли антропологические и генетические особенности, присущие только уральцам, и можно ли нарисовать картину мира коренных жителей Урала, опираясь на одни только говоры. С них и начнем. Вернее, с зарисовки деревенского пейзажа, потому что представить себе уральские говоры вне деревенской среды сегодня уже невозможно.

Если долго ехать в вагоне поезда, плавно перемещаясь с одного края Урала на другой, можно увидеть стандартный пейзаж: поля, полуразвалившиеся деревеньки и поселки. Населенные пункты, состоящие из одного жилого дома и одного сгоревшего. Опять поля, рощи, луга. Немногочисленные стайки голодных собак с провисшими животами и грязной рыжей шерстью. Пара хромоногих коров, жеманно жующих остатки выжженой травы около покосившихся домиков. Гнущиеся на ветру задумчивые сосны, почерневшие бревна. Речка, причудливо извиваясь, встречается с линией горизонта и сливается с белесым, как на засвеченном палароидном снимке, небом. Летом, когда коней выводят на выпас, один из них срывается с места и, лихо заломив голову набок, долго скачет сумасшедшим аллюром вдоль железнодорожных путей. Потому что надеется обогнать поезд, как у Есенина.

Несмотря на бедность и сырую неприглядность деревень, сегодня уехать из города совсем не наказание, а наоборот. Ученые называют это «фольклоризм», то есть сознательный уход от городской культуры и обращение к народной эстетике. Есть еще одно хорошее определение — «возвращение к истокам», к особому складу быта и языка.

Диалект для специалиста — это возможность сегодня услышать, как звучал наш язык несколько сотен лет назад. К нему можно прикоснуться, внимательно рассмотреть с разных сторон, потому что он все еще жив. Нужно только уехать за несколько сотен километров от Екатеринбурга и стереть с него вековую пыль. Археологи о таком могут только мечтать.

Уникальный язык — это то немногое, что осталось сегодня от уральской деревни. Он пленяет сразу, с первых звуков красивого лелейного «о». Уже через месяц общения с местными губы сами принимают «правильную» форму и не замечаешь, как в унисон с собеседником «наворащиваешь на о» и даже гласные становятся чуть мягче. А если это не просто «фольклоризм», а диалектологическая экспедия, цель которой и есть это самое «о» и мягкие согласные, то научная рефлексия по поводу уральских говоров неизбежна.

Сначала основы. Диалект — это исконный язык, складывающийся веками. Он всегда прикреплен к определенной территории и социуму — деревне. Именно на его основе возник литературный язык. В отличие от говоров, он надтерриториален и надсоциален.

Уральских говоров много. Если, например, взять три области, Челябинскую, Свердловскую и Пермскую, получится бескрайнее море говоров (еще их называют субдиалектами). И все они друг от друга отличаются, что, впрочем, не помешает жителям разных деревень понять друг дргуа, потому что все они — говоры русского языка. База у них одна.

Когда в деревне говорят: «А, городска приехала», это обидно. Сразу хочется так же. Поставить лингвистический эксперимент и самозабвенно «окать», пока губы не устанут вытягиваться в форме круга.

— Конечно, может возникнуть ряд непониманий, — говорит заведующая кафедрой русского языка и общего языкознания, профессор департамента филологии Уральского федерального университета Мария Эдуардовна Рут. — Любимый рассказ почти каждой бабки о том, как она вышла в другую деревню и как свекровка над ней измывалась:»- Пойди, подмети на мосту». А я и не знаю, куда, взяла веник да иду. А муж идет, говорит: «Ты куда пошла?» — Да маманя велела на мосту подмести.»- Дак ты дура, мост — это сени, иди в сенях мети». Моя подруга, хотя выросла в деревне Талица, рядом с Первоуральском, диалектных особенностей языка не знает и время от времени просит меня ей перевести. Говорит: «Таня сказала: буде он придет», что это что значит?» Я говорю: «Если он придет».

Обучиться уральскому говору так, чтобы сойти за своего, можно. Для этого достаточно держать в голове несколько правил (фонетических, грамматических) и выучить лексику.

Почему «чапля» пьет «цай»

Для уральских говоров, как, впрочем, для всех северных, характерна певучесть, «растяжка» слов. Жители Урала могут похвастаться большим разнообразием интонационных конструкций по сравнению с диалектоносителями центральных районов России. Про них можно сказать, что они тараторят, а про нас — нет.

Еще одной отличительной особенностью уральских говоров (это свойственно и жителям Свердловской области) стало оканье — различении «а» и «о» после твёрдых согласных в безударных слогах. «Дрова», и «трава», «сажал». В этом есть свои плюсы. Например, для окающего человека нет проблемы безударных гласных. Такие люди всегда будут правильно писать под диктовку.

Помимо оканья, есть мена «ц» на «с», «ч» на «щ». Вместо «чай» получается «щай», вместо «центр» — «сентр». Встречаются и более редкие случаи — мена «ц» и «ч» («чапля», «цай»). Вроде как все по-русски, но этот мир, в котором бегают «чапли» и пьют «цай», удивительно отличается от городского.

Хотя некоторые черты уральских говоров заметны даже в речи города. Филологи называют это «выпадение интервокального йот». «Добро (вместо доброе) платье ты одень, куда ты пошла в таком виде». «Полну (вместо полную) корзинку притащил». Проявляется это не только в прилагательных, но и в глаголах. «Он это делат» (а не делает), «кто его знат» (вместо знает). «Че тут делатся» (делается)… «Чо» обычно приписывают уральцам, но на самом деле в северной части России «чокают» почти все.

Еще в советское время над диалектной речью было принято смеяться. Это приводило к ее вымиранию. Молодые люди отказывались говорить на родном диалекте, отказываются и сейчас.

Чем лось похож на Большую медведицу

Специалисты отчетливо различают северные говоры, говоры запада, востока, центра. Главные отличия касаются лексики. В уральских говорах много слов, доставшихся нам от аборигенов — охотников и рыболовов. Если отправиться на электричке куда-нибудь в область, можно услышать, как охотники обсуждают «кулемы». Или еще какие-нибудь ловушки. Правда, Роснадзор запрещает использовать устаревшие охотничьи устройства, поэтому скоро эти понятия исчезнут. Вместе с ними уйдут и слова, которыми они обозначались.

Традиционная лексика пока сохраняется. К ней относятся названия промыслов, ремесел, предметов быта, метеорологии. Вместо слова «корзина» на Урале говорят «пайва». Даже в этом простом слове есть своя поэзия. Но иногда уральские говоры рождают целый космос, творят свою мифологию. Полярную звезду на Урале называли «осью» (позаимствовали обозначение у тюрков). Людям, которые придумали это слово, казалось, что полярная звезда — это центр купола, вокруг которого вращается небо. Вот так.

Диалект — это не «неправильный русский». Это исконный язык деревни, складывавшийся веками, давший литературный русский язык.

Еще одно уральское слово — «кичига». Буквально — «цеп», «молотило», вырубленное из дерева. Со стороны это приспособление напоминало изогнутую палку. Ей молотили пшено. «Кичигой» могли назвать и созвездие большой медведицы (еще одно именование, заимствованное у манси — «лось»), и три звезды пояса Ориона. Их называли «утренние кичиги».

Очевидно, звезды напоминали уральцам людей, которые выстроились в ряд и самозабвенно молотят зерно. Молотили обычно рано утром, в октябре. Вставали, когда в окно заглядывали три звезды пояса Ориона («Девки вставайте, утренние кичиги в окно заглядывают»).

Венеру на Урале называли «зорницей-волшебницей». Для нас Венера — планета, но для человека, который никогда не изучал в школе астрономию и смотрит на небо, это просто очень красивая звезда.

Полярную звезду на Урале называли «осью». Людям казалось, что эта звезда — это центр купола, вокруг которого вращается небо.

Находка для шпиона

Ценность местных говоров первыми оценили ученые. Это произошло в середине XIX века. Ведущие российские педагоги составляли программы изучения диалектов в школах. Вымирание началось в 30-е годы прошлого века, когда в Советском Союзе всерьез занялись истреблением диалектов.

Диалекты признали неправильными и невежественными. Началась эпоха насаждения «культурного» литературного языка. Над диалектной речью смеялись. Это приводило к ее быстрому вымиранию. Молодежь отказывалась говорить на родном диалекте, отказывается и сейчас. Похоже, что сегодня красоту диалектной речи могут оценит только специалисты.

В последнее время из лексики уральских говоров поэзия уходит, уступая место экспрессивным глаголам («пластаться» — работать, не покладая рук).

— Старожилы говорят красиво. Мне нравятся «окающие» говоры. Они звучат гораздо отчетливее, — говорит Мария Эдуардовна. — Радио, телевидение, фильмы, все это — совсем другой язык. Он обладает большей престижностью. Мы много раз с этим сталкивались, когда материал собирали. Бабка говорила: «Ой, да вы надо мной смеяться будете». И слова эти не говорила.

Для того, чтобы сохранить говор, люди должны почувствовать его значимость. Когда сами носители говоров осознают свое единство, можно будет говорить, что у них появился шанс на выживание. Никто не сможет заставить человека говорить на родном диалекте, если он этого не хочет. Тем более что перейти на городской жаргон для бывших сельских жителей не проблема.

— Избавиться от диалектных черт просто. Впрочем, поймать человека на чем-то, если вы хотите его ловить, можно. Но зачем? — спрашивает Мария Эдуардовна. — Горький был одним из очень тонких и образованных людей своего времени и, конечно, блистательно владел литературным языком, о чем свидетельствуют его произведения, но он «окал». А Шаляпин, например, «мяукал», хотя тоже, как и Горький, там же родился и вырос.

Когда сами носители говоров осознают свое единство, можно будет говорить, что у них появился шанс на выживание.

Когда умирают говоры

С точки зрения перспектив развития языка исчезновение говоров процесс естественный, последовательный и хороший. С другой стороны — смерть разновидностей языка (говоров), как и смерть самого языка, даже если на нем говорили всего 100 человек, — это лингвистическая катастрофа.

Удовлетворить свое любопытство — как на Урале называют созвездие большой медведицы — это лишь малая часть того, что предлагают нам говоры. Когда они исчезнут, мы лишимся не только еще одного наименования созвездия, но и определенного способа мыслить и чувствовать. Но и спасать говоры занятие бессмысленное («Искусственно не насадишь. А если и получится, то это будет не то. Но жизнь так устроена», — философски замечают филологи).

Уральских говоров много, и все они уникальны. Когда они исчезнут, мы лишимся не только еще одного наименования созвездия, но и способа мыслить и чувствовать. Умрет целый космос.

— Язык — хранитель традиционной культуры. И чем древнее языковые факты, тем глубже мы можем заглянуть в истоки национальной культуры, — говорит Мария Эдуардовна. — Диалекты — это наиболее древняя разновидность языка из тех, которыми мы сейчас владеем. Поэтому именно диалекты дают нам возможность подойти к истокам. Но далеко не всем это нужно. Есть много людей, которым гораздо приятнее уехать за границу и забыть не только истоки, но и литературный русский язык.

Еще есть лингвистическая гипотеза Сепира — Уорфа. По ней, именно язык определяет видение и понимание мира. Уорф писал: «Мы расчленяем мир, организуем его в понятия и распределяем значения так, а не иначе в основном потому, что мы участники соглашения, предписывающего подобную систематизацию. Это соглашение имеет силу для определенного речевого коллектива и закреплено в системе моделей нашего языка». Получается, что когда исчезает язык, или его разновидность, то исчезает целый мир, со всеми его образами и способом мышления «речевого коллектива» (помните, «ось» — полярную звезду, вокруг которой вращается небо).

Уральские говоры называют «дочерними», потому что русские не были коренным населением Урала. Свердловскую область населяли народы, пришедшие в русского Севера.

Так спасать или нет

— Говорить о том, хорошо это или плохо, бессмысленно. Это факт, — комментирует Мария Эдуардовна утверждение, что скоро на Урале не останется ни одного говора. — Но для города это естественно. Было бы очень странно, если люди, приехавшие в город из разных волостей, как раньше говорили, сохраняли свои диалектные особенности. Они бы просто не понимали друг друга. Первое такое перемешивание произошло в Москве. В XVI–XVII веке сложилось московское койне на базе разных говоров. Благодаря ему появились условия для создания общенародного литературного языка.

— Нужно ли изучать диалекты в школах, или говоры сегодня нужны только специалистам?
— Диалект — это, прежде всего, территория сельская. Школы впервые возникли в городе. Изначально преподавание в русских школах велось на церковно-славянском языке, вплоть до XVIII века. Преподавание родного, русского языка — это уже новое время, XIX век. Ни о каких говорах речи даже не было. При этом сказать, что в школах совсем не изучаются говоры, нельзя. Это очень хорошее дело, но просто изучать диалект именно как язык? Какой смысл? Извлечение этнокультурной информации из лексики — сложная наука. И ей должны заниматься специалисты. А неспециалистам остается любить язык своих предков, сохранять какие-то слова, но насаждать диалект — это бессмысленно. Все равно не будут на диалекте говорить.

Уже в XVIII веке на Урал потянулись жители Центральной и Южной части России, которые несли свои диалектные особенности. Все это перемешалось с говором местного населения — манси, ханты, с финно-уграми, тюрками. Получилась пестрая картина.

— Можно обучить говору так, чтобы вас приняли за своего?
— Конечно, какие проблемы. Но как всякое искусственное обучение, это может привести к сбоям. У нас был забавный случай. Драмтеатр ставил спектакль по произведению Мамина-Сибиряка. Актеры должны были говорить на местном диалекте. Наш преподаватель был вызван в театр, чтобы обучить их. Самым трудным для актеров стало «оканье». «Оканье» — это не только говорить на «о». Это этимологическое различение гласных неверхнего подъема. Они говорят: «Кокое дело». «Да не «кокое», а «какое»! То есть они не говорят «о» вместо «а», они говорят «о» только вместо «о»… Московский театр ставил Абрамова, и там актеры говорили на северорусском наречии. На зрителей действовало завораживающе, потому что это очень красиво.

— Получается, что к этому вопросу можно подойти чисто технически, оставив мировоззренческие проблемы в стороне. Чтобы говорить на диалекте, совсем не обязательно внутри него родиться и мыслить характерными для него образами и понятиями?
— Можно, конечно, проникнуться этим мировоззрением, если жить в деревенской среде. Например, Владимиру Далю это удалось. Хотя, может быть, это легенды, что он мог говорить с представителями разных территорий России как на родном диалекте…

На Урале до сих пор сохраняются зоны, где «акают» (на западе, например, Красноуфимский район).

Сказать точно, когда именно исчезнут уральские говоры, сложно (специалисты говорят — «скоро»). Это случится, когда умрет последний диалектоноситель. Уже сейчас найти яркого представителя уральских говоров сложно. Но если искать, то лучше в деревнях, где еще сохранилось местное население. Екатеринбург в этом смысле считается городом, потерявшим свое диалектное лицо. Правда, и здесь еще можно случайно обнаружить интересную бабушку, которая недавно приехала из уральской глубинки.

— Одно время на кафедру все время звонил человек и упорно спрашивал, может ли возникнуть новый язык на базе русского языка, — вспоминает Мария Эдуардовна.

— И что вы ему ответили?
— Теоретически — да. Еще недавно был единый сербо-хорватский язык. Но потом вдруг объявили, что языки у них разные. Так появился сербский и хорватский язык. Хотя разницы между ними не больше, чем в между нашими говорами. Или, например, болгары до сих пор считают, что македонский — это диалект болгарского языка. Они негодуют, если им говорят, что это не так. Так же и белорусы. То есть это только на первый взгляд кажется, что все у нас понятно.

— Что должно произойти, чтобы на базе говоров появился новый язык? Нужен мощный толчок, который позволит группе людей вдруг остро осознать свою уникальность, в том числе лингвистическую?
— Раньше для этого не надо было никакой уникальности. Хотя это и так есть. Мы с гордостью говорим о себе, что мы — уральцы, и обижаться, когда нам говорят «вы — сибиряки». Недавно я прочитала статью, в которой автор (швед) пишет про «тагильскую мафию». Якобы у них такая появилась. Он пишет, что это южно-сибирская мафия из города Нижнего Тагила. Это же смешно… Для того, чтобы появился новый язык, нужно, чтобы к самоидентификации добавились политические мотивы, как это было с хорватами или македонцами. Но мне кажется, что мы на протяжении нескольких веков, наоборот, стремились осознать, что мы — часть чего-то огромного, большой страны…

О весеннем призыве в Ирбитском районе расскажут так: «Съездят на прием (на комиссию, прим. 66.ru) и имя дают месяц отдыху. Они сперва так гуляют, друг хоть ко дружке так ходят, а потом последние (дни) на конях возят. А некрута ходили прошшались. А вот ишо первое-то как забреют — вечеринки делают некрута. Перво вечеринку сделают, че вот, девок, ребят созовут».

Для определения того, чем на самом деле для нас является диалект, очень подходит слово «консолидация». Диалект — это консолидация народа. Стоит убить диалект, и получится как раз то, с чего все начиналось. Полуразрушенные деревеньки и поселки, населенные пункты, состоящие из одного жилого дома и одного сгоревшего, почерневшие от сырости бревна. Опять дыры полей, судорожная пустота железки, огромные грузовые, пассажирские поезда и конь, который их никогда не обгонит — как у Есенина. Экономический кризис периферии и потребительский рай центра. То есть то, что уже есть.