Принимаю условия соглашения и даю своё согласие на обработку персональных данных и cookies.

Унесенные временем: на территории УрФО гибнет сотня храмов

11 сентября 2012, 13:02
Достигнув некоторого уровня благосостояния, наши люди, как правило, едут за границу, чтобы «набраться» культуры. Но очень часто происходит так, что в погоне за «зрелищем» мы забываем о том, что на расстоянии часа пути, культуры ничуть не меньше.

«Если говорить именно об эстетическом воздействии, я вас уверяю, что византийская часовня IX-X века и наш храм в селе Троицком мало чем отличаются», — рассказывает корреспонденту Портала 66.ru Надежда Бурлакова, опубликовавшая книгу об уникальных заброшенных храмах Свердловской области.

— Заброшенные храмы в УрФО активно привлекают диггеров и церковников — зачем они вам?
— Еще в 90-х годах мне пришлось поездить по Свердловской области. Поскольку я училась на факультете искусствоведения, стала обращать внимание на красивые здания. В нашей области есть храмы, которые сохранились с XIX века, есть даже постройки XVIII века. И они очень резко отличались от всего остального в городах, поселках и деревнях. Типичная ситуация: деревни уже нет, а храм стоит в поле. Они стали для меня предметами эстетики: мы останавливались, делали пару любительских фотографий и ехали дальше. Потом был перерыв, и уже в 2005 году я снова оказалась в тех местах. Выяснилось, что спустя 7–8 лет эти здания, простоявшие века, стали очень быстро разрушаться.

Тогда же мне исполнилось 33 года, и я поняла: что-то не так происходит. Да, у меня семья, у меня двое замечательных детей, у меня хорошая квалификация, меня ценят работодатели. Но 33 года, елки-палки! Должно же что-то произойти в моей жизни. Я фактически составила реестр, что же я сделала, и что же я могу еще сделать, и поняла, что у меня достаточно навыков для того, чтобы сфотографировать, сверстать, выпустить книгу. Так появилась личная мотивация, собственно.

Первая мысль была: снимать красиво;, но я очень быстро поняла, что, если хочу делать красиво, не покажу самой структуры здания, которая гораздо важнее, чем красивая картинка. Задача фотофиксации — чтобы через 15 лет, когда этого памятника уже не будет, мы могли бы использовать эти снимки в научном обиходе.

— Главным стал научный интерес?
— Нет, о научной работе речи не шло. Но я подумала: если они так быстро разрушаются, через 10 лет их уже не будет вообще. И главное, представьте себе разницу. Я специализировалась на европейской готике, где памятники намного старше, 800–900 лет. Но на Западе перед такими зданиями ученые испытывают пиетет и несомненное уважение. Все памятники детально расписаны, и все это реставрируется точно в соответствии с историческим обликом.

Увидев у нас на территории области памятники, которые однозначно интересны с точки зрения архитектуры, потому что это не просто «кирпич положили, кирпичом закрыли и поставили здание», я озадачилась. Как так — у нас здесь есть уникальные строения, но всем пофиг, абсолютно всем!

Но самое главное было не это. Помните, мы воспитывались в последние годы советского режима и слышали постоянно: «коллективизм», «командная работа». С точки зрения современной бизнес-модели очень ценна эта коллективная этика, когда «все вместе». Но если посмотреть на реальные примеры — сейчас в бизнесе время индивидуалов. Если кто-то пробивается, он пробивается один.

А храмы — удивительный пример того, что не один человек что-то делал. Чтобы получить разрешение на строительство храма в своем приходе, вся деревня обращалась в епархию. После того как это разрешение получали, денег на строительство храма очень редко давали благотворители — заводчики или фабриканты, очень редко давала сама епархия. И вся деревня каждый год зимой откладывала копеечку, наступало лето, на эту накопленную денежку приглашалась строительная бригада и строила. Те, кто не смог сдать денежку, носят яйца для замешивания растворов, делают кирпичи и т.п. Представляете, в деревне живет 3 тысячи человек, и каждый человек что-то делает. На протяжении 20–30 лет храм за каждое лето чуть-чуть надстраивался, у него появляется форма, потом купол, он начинает действовать. Через 2–3 года после того, как строительство закончено, храм начинают оформлять фресками; и вот 30 лет, а это жизнь целого поколения, строят храм, и последующее поколение тоже в этом участвует.

За 35 лет своей жизни я не встречала, чтобы рядом со мной, в моей области, в моей стране происходило настолько что-то объединяющее такое количество людей. И вот это настолько красивая идея, что она меня зажгла гораздо больше, чем «надо восстанавливать для того, чтобы они стояли».

— Работу ты делала лично, в свободное время?
— По факту я отказалась от всей работы на этот период, взяла деньги в кредит. Каждую неделю мы выезжали в область — у меня был примерный план, какие церкви где фотографировать. В конце недели возвращались в Екатеринбург, чтобы отправить файлы дизайнеру.

Оказалось, что в области с интернетом очень плохо, это относится практически ко всем городам и селам. Например, отправка из Ирбита 300 Мб файликов обошлась в сумму порядка 2 тысяч рублей и в 4 часа времени.

То есть график был понедельный — уехать, отснять с ночевками в мотелях, приехать домой, обработать файлы, отоспаться, пообщаться с семьей и уехать снова. В таком режиме проработали фактически 3 месяца, наездили 16 тыс. км. С фотографиями также помогала группа «Забытые храмы Урала» — я физически не успевала объехать всю область, и ребята присылали свои фотографии, часть из которых вошла в книгу.

— Помогали местные жители, власти?
— Бывали случаи: приезжаем в храм, он очень сильно разрушен, и местные жители в надежде на восстановление закрывают окна, двери и вешают замочек. Идем по деревне и спрашиваем: «Извините, кто у вас отвечает за этот храм?». Находятся бабушки, которые этим занимаются, открывают, зовут в гости, угощают чаем, рассказывают, где еще храмы стоят. А еще мы могли приехать в деревню, в которой по реестру указан храм, но на самом деле там храма нет и не было, но зато в соседних деревнях он был. В итоге, бывало, что часов в 9 вечера (а в деревнях после 8 жизнь заканчивается) стучишься к кому-нибудь. А там чуть ли не с берданкой из окошка выглядывает дяденька, ты его спрашиваешь: «Извините, пожалуйста, нет ли у вас в деревне заброшенного храма?» — «Ааа! Сейчас выйду!». Выходит, рассказывает, готов либо на своей машине проехать, либо сесть к нам, чтобы показать.

Местное население очень по-доброму реагировало, и никаких сложностей не было в принципе. Другое дело, что мы надеялись: раз люди так тепло реагируют, может быть, и более высокие уровни пойдут навстречу, но, к сожалению, так и не дождались. На уровне администрации проект становится безразличным. Официально в книге 94 храма, из них только 4 стоят на учете как памятники культуры, 90% не учтены нигде.

— Наши власти и научные сотрудники не проявляли к открытым зданиям интереса?
— У нас даже не знали о том, что эти памятники есть. У меня были случаи, когда я приносила первые фотографии научным нашим деятелям, они говорили: «Ой, Надежда, это не в Екатеринбурге, это не в Свердловской области. Это, может быть, Пермь. Освоение Урала началось примерно с Перми, поэтому там памятники архитектуры более старые, чем наши, и к ним больший интерес». Я говорю: «Нет, 90 км от Екатеринбурга. А это в 115 км от Екатеринбурга, тоже наш храм. Посмотрите на фрески, посмотрите на архитектуру. Это стоит изучать?» — «Да, это стоит изучать».

Очень много мы обращались к властям, к благотворительным и к официальным структурам. Но когда пришло решение делать книгу, в финансовой помощи отказали все. Это тоже показатель — отговорка была одна: «Мы не хотим иметь отношения к разрухе». Опять же, это разница между Европой и нами. Там это не «разруха», это памятник того, что сделали наши предки. У нас такого отношения нет. Единственный положительный пример — Министерство культуры, которое профинансировало 30% бюджета книги. Только поэтому мы смогли ее выпустить.

— Наши храмы, как правило, по 70 лет использовались не по назначению и не страдали, почему процесс распада начался именно сейчас?
— Их использовали под скотники, под зернохранилища, под гаражи, какие-то просто стояли раскрытые. Сегодня процесс разрушения пошел очень быстро. Я стала обращать на это внимание, с научной точки зрения узнала, почему это происходит. Оказалось, что, когда предприятия выезжали, часть владельцев пытались с уважением убрать по максимуму следы своего пребывания. Ну, и представляете ситуацию: за 70 лет использования храма не по назначению в нем скопился мусор, и это не 2–3 см хлама на полу, а метр породы, грязи, зерен, мусора, сверху копоть и т.п. С точки зрения физики, мусор консервировал стены, к ним не подступала вода, снаружи по грязи влага стекала. А как только вычистили, все стало, как губка, впитывать воду.

За полтора-два года стены, впитавшие воду, начинают рассыпаться. Фрески начинают сползать чешуйками. Кирпич становится порошком: прикладываешь руку снаружи — и он крошится.

В 2000-х годах процесс ускорился, потому что у епархии появились помощники в приходах. Но денег, чтобы приглашать для наших храмов специалистов-реставраторов, нет. И повторяется то же самое: начинают чистить, пытаются отмыть копоть — снимают фреску, пытаются расчистить стены — сбивают напрочь все узоры, пытаются вычистить полы — допускают к стенам влагу, и влага проступает до потолка.

— Есть какие-то легальные способы консервации?
— Конечно, смолы используются и краски специальные. Для примера приведу разницу в стоимости. Многие хотят храмы восстанавливать, и даже находят деньги для этого. Но очень мало храмов стоят на учете как памятники культуры, соответственно, для их ремонта не нужны никакие там документации, разрешения и т.п. Это просто объект строительства, на который объявляется тендер, в нем могут принять участие все, кто угодно: бригада из 3 человек, приехавшая с недальнего зарубежья, которые будут использовать свои, опять же не самые дорогие, материалы, штукатурки, кирпичи и т.п. Им не нужна никакая техдокументация, им не нужны никакие разрешения и сертификаты о подтверждении их квалификации. Они просто начинают ремонтировать.
В таком случае восстановление храма может стоить и 2 млн рублей. Расчистить, покрыть штукатуркой снаружи, изнутри, положить даже не купол, а просто потолочные перекрытия — купола достаточно дорогие.

Если к этому процессу привлечь реставраторов и восстанавливать храм с восстановлением исторического облика, это будет стоить уже 20 млн. Приходы даже 2 млн собирают с большим трудом. Поэтому говорить о том, что нужно реставрировать, — значит сначала говорить о том, где взять деньги, учитывая, что даже у нас в области не один и не 10 храмов, а больше 100.

Вы знаете, я когда начала их фотографировать — 5-й храм фотографирую, 10-й храм… Боже мой! Начала проникаться какими-то возвышенными чувствами, думаю — надо биться, надо восстанавливать. На 50-м храме подумала: история имеет свои закономерности, если их не восстанавливают, возможно, это кому-то нужно. Прошло их время.

— Они себя изжили?
— Да, это памятники истории, которая ушла. И задача не заставить сказать всех: «Ах, как мы виноваты! Давайте все восстановим!», а просто помнить о том, что это в нашей истории было. Этой книгой я хотела сказать: ребята, давайте будем знать свое родное, прежде чем ехать куда-то еще. Да, готика для меня теперь очень красивый, но чужой образец. И для моих детей будет важнее узнать то, что у нас рядом находится, базу своей культуры и интеллекта сформировать здесь, а не опираясь на европейские образцы.

Фото: Надежда Бурлакова, внутренний фотобанк компании