Alai Oli: «Я никогда не знала меры — ни в музыке, ни в наркотиках»

В родном городе Оля отыграла концерт, снялась на обложку нового альбома группы и дала интервью 66.ru.

Вы бывали когда-нибудь в студенческом общежитии? Идешь по длинному коридору, двери слева, двери справа. Откроешь одну — там чад и угар веселья, кто-то целуется, кто-то собирается бежать за вином, кто-то влез на табурет и декламирует интернет-поэта Горохова. Откроешь другую, там ботан чахнет над молекулярной физикой. В третьей спят. В четвертой еще какую-нибудь поганку заворачивают. Так и Оля. С одной стороны милый, добрый и трогательный человечек. С другой — лысая певица с татуировкой на черепе: mr. Durden? С третьей — чей-то гуру. С четвертой — человек, который на полном серьезе рассуждает о том, что лучший друг человека ни фига не собака, а айфон! Потому что «собака тебя на аватарку не сфоткает». Но от этого — только интереснее с ней общаться.

— Все музыкальные критики сходятся в одном: у Alai Oli свой стиль. Какой — не уточняют, потому что никто так плохо не разбирается в музыке, как музыкальные же критики. Вы сами пробовали определиться — что это: регги, рок или другое прочее?
— До недавнего времени я не могла понять, почему нас об этом все время спрашивают? Но сейчас, когда мы стали много общаться с другими музыкантами, все встало на свои места: многие парятся за это, какой там стиль. Но мы — нет. Мы не делаем музыку, чтобы положить на нее слова. У нас просто рождаются песни. Это как дети. Ты же не будешь одинаково воспитывать двух детей, если у них абсолютно разные характеры? Вот и мы каждую песню делаем так, как она этого требует, а не так, как этого требует «наш стиль».

— Так поступает попса, нет? Берет, что ей надо от любого направления музыки и использует по своему усмотрению.
— Ну нет. Тут все наоборот. Попса берет понемногу от разных музык для того, чтобы привлечь слушателя. Даже не так: угодить ему, продаться. Мы же никому продаваться не собираемся. Может быть, эти наши эксперименты доведут нас до того, что мы вообще останемся одни когда-нибудь. Но это нас не пугает, и мы продолжаем... гнуть свою линию (улыбка, — прим. авт.). Хотя в андеграунде это и может выйти боком. Мы не боимся.

— В андеграунде? Нет, понятно, что Alai Oli не мейнстрим, но если взять отдельно ваши клипы, «Снег и пепел» в частности, то там андеграундом, как говорится, и не пахнет. Легкая, спокойная музыка, вполне для широких масс...
— А вот в этом наша большая проблема. Ведь и «Снег и пепел» мы на концертах играем совсем по-другому. Но как-то у нас не получается никогда записаться так же тяжело, как мы играем вживую. Не знаю, почему. Наверное, потому что все равно на дворе не 60-е и люди не записываются все вместе в студии, сначала пишется один, потом другой. Слушаешь — и вроде все играют, как на концерте, но при сведении все равно получается иначе. Не знаю. Я думаю, следующая наша пластинка, которая должна скоро выйти, будет тяжелее, чем наши предыдущие записи. Так что... не моя вина, но моя беда.

— А разве не должно быть в группе человека-слона, который сидит со звукорежиссером и нудит: вот этот рычажок подвинь, вот здесь убавь?
— У нас такого человека нет. Но мы работаем с очень крутым звукарем, Самсоновым, который делал и Ассаи, и работал с Земфирой, и с «Мультфильмами», и AnimalJazz, со всеми. И у него есть свое видение. И мы даем ему простор для творчества. Мы можем на него давить, но тогда в музыке не появится ничего нового. В конце концов, ну и пусть песни на концертах звучат так, в наушниках — иначе. Ведь... кроме нашей воли есть еще и другие силы.

Космические. Которые и дают нам... все эти «случайные» встречи, людей, даже звукорежиссеров. Звучит музыка иначе? Ну и пусть. Я за это тоже не парюсь. Даже удовольствие получаю — не все под моим контролем! (улыбка, — прим. авт.)

— А когда выйдет пластинка?
— 1 декабря.

— Я так понимаю, что обложку вы будете здесь делать?
— Ну да. Мы пишем сразу два альбома, один умный, другой веселый. Первый выйдет умный, и для него как нельзя лучше подходят... наши вот бритые головы (улыбка, — прим. авт.). Это мой любимый ребенок. Потому что весело-то оно весело, но все равно я себя больше уважаю, когда чувствую глубину. А весело и людно в эти моменты не бывает. И мешать два настроения мне бы не хотелось. Поэтому вот умный, а потом веселый.

— Они выйдут один за другим или вместе?
— Сначала умный. Да. Дело в том, что запись одного альбома и его сведение — это где-то 300 000. Ну и напечатать красиво небольшой тираж — еще 50 000. И вот на один мы насобирали, а на второй, мы надеемся, что первого напродаем, и уже на эти деньги сделаем. Нам очень хочется сделать его так же: на этой студии мы можем писаться, сколько нам хочется, днем и ночью, можем делать бесконечное количество подходов, если это нужно. Никто никуда тебя не торопит, не подгоняет и не ограничивает никак — это круто.

— Тем более это важно при плотном концертном графике. У вас же он наверняка плотный?
— О, да! Тут нашему менеджеру Кате звонят с предложением организовать концерт в феврале, и она отвечает, что на февраль нет свободных чисел. А на март? На март тоже нет, все забито. А это круто. Для музыканта вообще не может быть ничего круче, чем когда его концерты покупают. Это значит, что ты делаешь музыку, которая действительно кому-то еще нужна, кроме тебя самого.

— А сколько стоит концерт?
— По-разному. Где-то мы можем отыграть и за 200 000, где-то за 25 000. У нас очень гибкая ценовая политика. И за это мы тоже не особенно заморачиваемся.

— Концерт за четвертной — это где, например?
— В Абакане. Возможно, у людей не было бы шанса услышать нас, а мы такие взяли и приехали. В принципе нет большей радости, чем ездить в туры. Это громадное удовольствие.

— Фестивальное лето задалось?
— О, да! На «Соседнем мире» было очень душевно, я даже несколько... влюбилась там. На «Кубане» с этой дракой на сцене мы пропиарились жестко. Даже в «Экспресс-газете» про нас написали. Чушь, конечно, полную, но мы попали во все отчеты. На Казантипе была в этом году первый раз. Так там круто! Я теперь буду там прямо жить!

— За границу выезжали?
— Нет. Там надо же париться за визы, мутить микроавтобус, все равно на поездах неудобно передвигаться, делать то, се. И мы не стали.

— А какой план на новый сезон и дальше?
— Вот выпустить пластинку и клип на песню «Журавлики». Потом покататься по России и Украине. Летом хотим выехать куда-нибудь в Камбоджу. Снять там домик и покреативить. Не для чего-то специально, а просто потому, что нам нравится быть вместе и делать музыку.

Электронщину даже какую-нибудь, дабстеп там. Йогой буду заниматься. Почему-то меня считают неплохим преподавателем по ней. А дальше — не знаю. Мы не загадываем. Вот есть у нас новая тема, про которую наши друзья говорят, что под нее надо непременно рвать рубашки на себе и выходить на революцию...

— Вот! К йоге обязательно вернемся, но сначала немножко про революцию вообще и «путена» в частности. Какое-то же касательство до политики ты имеешь? Что думаешь по этому поводу?
— Меня, конечно, порядком раздражает поведение народных слуг, когда из-за них перекрываются улицы в Питере или Москве, или когда какой-нибудь опять депутат займет мое парковочное место, но что до большой политики... Я не считаю, что все мы настолько компетентны, чтобы разобраться в том, что там действительно происходит. А общее впечатление такое, что никто не понимает, что делать. И могут только догадываться, кто виноват. Но при этом не могут объяснить, в чем именно? Ведь у всех вроде бы есть бабло, все нормально одеваются, едят в ресторанах, тусуются по клубам, юзают социальные сети, свободную прессу смотрят. И никто же не мешает им вые...ться? Вот они и вые...тся, но сказать, что конкретно их беспокоит, не могут. В Европе люди задушены налогами, им негде парковаться, негде жить, негде хоронить близких — и что? Все мирно-ровно. А у нас здесь масса возможностей, здесь можно жить.

— Не любишь бла-бла-бла в интернете?
— Нет. Что толку болтать? Надо брать и делать, если знаешь. что, и не париться, если не знаешь. Навальный, Ройзман придумали же? Взяли каждый по своей теме и потихоньку занимаются ими, а не разглагольствуют на каждом углу, как все плохо или как там «Единая Россия» всех приела, или ах, как ужасно, что Путин снова будет президентом. Мне вот все равно, кто будет следующим президентом, если честно.

— К йоге обратно. Йога — это...
— Понятия не имею, что это! Это какое-то волшебство, магия, которая работает... Я не верила, что, если я буду делать комплекс гимнастических упражнений и как-то там «правильно» дышать, это что-то изменит. Но с самого первого раза я поняла: непостижимым образом, не знаю как, но это делает меня счастливой и меняет всю мою жизнь! Это какое-то заклинание, которое ты произносишь всем своим существом, и все случается.

— Осталось два вопроса: про Екатеринбург, про наркотики и про то, что важно? С какого начнем?
— Про Екатеринбург. О! Я была таким патриотом Екатеринбурга, каких, наверное, у него еще очень долго не будет. Я писала, что это самый прекрасный город на земле, и думала точно так же. Никогда и ни за что бы не переехала отсюда, если бы не обстоятельства. Но Екатеринбург оказался очень жестким. Я сейчас не о том, какие комментарии сопровождали новость о нашем отъезде на «одном из городских порталов» (хотя создавалось ощущение, что город вдруг населили вурдалаки какие-то), а о моем нынешнем ощущении. Я приезжаю сюда и чувствую холод. Город не прощает тех, кто уехал. Екатеринбург... Я не знаю, что здесь происходит, конечно, но если смотреть сюда оттуда, то создается впечатление, что ничего здесь не происходит. А все там — концерты, люди, движение, жизнь. Буквально все! И в смысле движения Екатеринбургу, конечно, очень далеко до Питера и Москвы.

— А про наркотики?
— Забавно, но все начали говорить, что я наркоманка, когда я уже завязала (улыбка, — прим. авт.). Потому что когда я принимала наркотики, у меня была настоящая паранойя: не дай бог, кто увидит в обдолбанном состоянии, город маленький, языки длинные. Возможно, я бы и сейчас продолжала это делать, но скорее, уже просто умерла бы. Дело в том, что я никогда не знала меры ни в чем. Ни в музыке, ни в отношениях, ни вот в наркотиках. Те, с кем мы вместе торчали, останавливались на определенном этапе, а я оставалась одна и продолжала. Во мне огромная черная дыра. Без дна. И что бы я в нее ни закидывала, всегда останется место. Мне помогли люди, сначала в реабилитационном центре, потом друзья, люди вокруг, и теперь все хорошо.

— А теперь о том, что важно?
— Важно, что я стараюсь делать так, чтобы чувствовать каждый день — я себе не вру.

Текст: Павел Бабушкин