К первокурснику Стасу Воробьеву после лекции подошли незнакомцы. Парни представились студентами из лестеха и сказали, что готовы : «Можем вытащить из общаги кровати для баррикад. Нас семьдесят человек. Предупреди, когда начнется». Стас кивнул. Он понял: придется воевать за своих. Под арестом в первые дни после стычки с властями оставались семь человек. Студенты втихую готовились к уличным манифестациям. Собирали оружие — в Екатеринбурге девяностых с этим не было проблем. Искали арматуру и бутылки. Химфак отвечал за зажигательную смесь. Стас ощущал себя смертником:

Накануне в Екатеринбурге прошел митинг студентов против образовательной реформы. Четыре тысячи человек выступили против сокращения расходов на образование. Протесты 14 апреля состоялись по всей России. Но только в Екатеринбурге они закончились массовыми избиениями.

Начиналось все мирно. В ночь на 14 апреля студенты почти не спали — готовили плакаты. Завхоз дед Ефим принес с помойки доски и палки. «Пригодятся для транспарантов», — сказал завхоз и высыпал деревяшки на втором этаже общежития УрГУ. Будущие журналисты, философы, филологи вынесли из комнат остатки обоев, стянули на почте коричневую упаковочную бумагу, раздобыли белые простыни в прачечной. У кого нашлись деньги — купили листы ватмана. Гуманитарии разложили добычу на линолеуме и придумывали слоганы. Признавались: «Хочу есть», выдвигали требования: «Не хотим жениться, хотим учиться», ругали президента:«Ельцин, ведь ты учился бесплатно». На ночь транспаранты оставили в коридоре сушиться.

Акцию протеста проводили студенческие профсоюзы. В Екатеринбурге городские власти выделили под митинг площадь у Дворца молодежи. Студенты собрались выступать против проекта реформы, которую готовило министерство образования. Стипендии хотели уменьшить на треть, число преподавателей сократить на двадцать процентов, плату за общежитие повысить почти в два раза. Глава свердловского профсоюза Вячеслав Черноморцев накануне говорил журналистам, что студенты выдвинут только экономические требования. «Но если нас не услышат, требования и выступления станут политическими», — добавлял он.

Первокурсница филологического факультета Юлия Подлубнова оказалась на протесте со сменной обувью в руках. Она пошла на митинг сразу после физкультуры:

Когда подошли к Дворцу молодежи, не слушала речи, а только глазела по сторонам».

Посмотреть было на что. Митинг напоминал карнавал. Медики размахивали белыми халатами на палках, ребята из архитектурной академии пришли с большой сосиской на вилке. Студенты знакомились, веселились и кричали.

Журфаковец Коля Яблонский считал себя раздолбаем и обычно прогуливал общественные мероприятия в вузе. Но на этот раз почему-то решил пойти — был уверен, что хорошо проведет время, и не ошибся. По пути к точке сбора зашел с друзьями в киоск, затарился пивом и водкой «Россия» в жестяной банке. Стоял на площади, согревался принесенным и время от времени кричал что-то бодрое в поддержку митингующим.

У Дворца молодежи в тот день собрались от трех до шести тысяч человек.

Студент пятого курса философского факультета Федор Крашенинников мерз, хотя температура на улице держалась на нуле. Денег на приличную одежду будущему политологу не хватало. Несмотря на пронизывающий ветер, Федор чувствовал себя в ударе — он только что спустился со сцены, где впервые выступил перед большой аудиторией. Ощущал себя рок-звездой:

Я не мог поверить, что молодежь собралась для протеста. Шел с уверенностью, что площадь будет пустой, ведь обычно студенты слишком ленивы для политических активностей».

Митинг длился минут сорок. На сцену поднимались профсоюзные лидеры, преподаватели и студенты. В конце голосованием приняли резолюцию на имя президента. После этого акция официально закончилась — активисты профкома и преподаватели ушли. Национал-большевики, которые рады были поучаствовать в любом протесте, свернули флаги и отправились отмечать событие.

А студенты не расходились. «Мы здесь власть» — эта мысль опьяняла. Ну, приняли резолюцию, ну и что. Ответа от чиновников хотелось здесь и сейчас — тем более никто из первых лиц на акцию протеста не пришел. Студенты решили пойти к мэрии, «чтобы поговорить». Курс взяли на площадь 1905 года. Только двигались уже не по тротуарам и не молча.

Тысячи человек хлынули на проспект Ленина. Автомобили и автобусы встали. Один из студентов запрыгнул на трамвай, повис на проводах и сложил железные рога. Водители сигналили, опускали окна и кричали на молодых. Те в ответ раскачивали машины с самыми агрессивными шоферами. Процессия шагала по проспекту и скандировала: «Росселя в общагу!», «Сегодня с плакатом — завтра с автоматом!».

Толпа приблизились к мэрии. Студенческий отряд правопорядка «СКИФ» окружил городскую администрацию и стал буфером между митингующими и властями. В здание полетели снежки. Оттуда никто не выходил. Студенты злились. В центр города стягивалась милиция и задерживала подозрительных активистов. Под руки в милицейский «бобик» отвели парня, который держал палку от транспаранта. У другого оказался слишком объемный рюкзак — его тоже задержали. Уже в машине выяснилось, что рюкзак под завязку набит пивом «Патра» и портвейном — запас педагогического отряда с истфака. Рюкзак расстегнули и опустошили. Педотрядовцам осталось только заглядывать в окна «бобика» и облизываться.

Спустя время чиновники из городской администрации все-таки спустились к студентам. Но говорить на площади и выступать с мегафоном отказались — позвали от каждого вуза по три представителя на экстренное совещание. Набралось сорок человек. Среди них — третьекурсница УрГУ Настя Горчакова. Настя не помнит, почему однокурсники выбрали именно ее: «Наверное, выглядела представительно — длинное пальто, белая шляпа и белые перчатки». Вместе с другими девушка поднялась наверх. У двери ее имя записали в блокнот. Это напрягло. Настя села за длинный стол к остальным и стала ждать очереди — каждого студента вызывали к микрофону. Когда назвали ее имя, она вышла и спокойно заявила, что у каждого человека должна быть возможность учиться бесплатно. Студенты захлопали. Они сидели в кабинете и даже не догадывались, что происходит внизу. А там тысячи молодых решили не ждать, а действовать.

Первокурсник Стас Воробьев ни на какой митинг не собирался. Он жил в центре Екатеринбурга и во вторник бездельничал дома. Услышал шум за окном, включил телевизор — на экране в прямом эфире толпа людей шагала по проспекту Ленина. «Блин, круто», — подумал Стас, когда увидел в толпе знакомых с факультета политологии, и побежал одеваться. По телевизору сказали, что студенты двинулись к мэрии — Стас рванул туда же.

Когда переговорщики поднялись к городским чиновникам, Стас добежал до здания администрации. Подошел к знакомым, ввязался в спор и начал убеждать, что тут стоять бесполезно, что надо идти к областному правительству — ведь странно требовать от городской власти реформ в министерстве образования. «Здание правительства по привычке называли обкомом. И я не понял как, но произошло чудо. Фраза «к обкому» понеслась по толпе, тысяча человек развернулась и пошла по улице Антона Валека», — вспоминает Стас.

Путь до обкома был недолгим — 400 метров. Там, как и у мэрии, протестующих никто не ждал. Студенты окружили здание, поднялись на лестницу и уперлись в двери. Стас залез на сугроб, чтобы выдернуть знакомых из толпы: «Я понимал, что протест должен быть организован, иначе всем будет плохо». Стал кричать друзьям и однокурсникам, чтобы пробирались в первые ряды. Студенты к тому времени обступили здание со всех сторон. Из деревянных дверей выбежали охранники в синей форме с нашивками «Кобра». Они застегивали на себе старенькую амуницию, подтягивали ремешки на касках и доставали дубинки. Растерянно оглядывались по сторонам, пытались понять, что делать дальше.

Перед главной обкомовской дверью становилось теснее. Сзади напирали. Места становилось все меньше. Одна девушка подошла слишком близко и сотрудник милиции толкнул ее в грудь. Люди загудели. Милиционер в мегафон убеждал толпу разойтись. Стас попытался докричаться до начальника УВД Овчинникова, который стоял вместе с охраной: «Дайте нам войти и с кем-нибудь поговорить. Если ничего не произойдет, тут всех раздавят». Овчинников внимательно посмотрел на студента и отдал ему мегафон. Стас закричал: «Здравствуйте, меня зовут Стас Воробьев. Я студент. Я договорился — нас пустят внутрь. Обещаю донести до них наши требования. Пожалуйста, пусть ко мне подойдет представитель от каждого вуза». К нему подошли — и ребята пошли наверх, к региональному начальству.

— вспоминает Анатолий Гайда, в то время первый зампред правительства. Он занимал кабинет на 13-м этаже в Белом доме. Чиновник зашел в лифт и поехал вниз, чтобы узнать, что происходит. Там его встретили активисты, которые пришли «узнать, как областная власть относится к студенчеству».

Гайда развел руками и пригласил молодежь к себе в кабинет. Помощники зампреда принесли стулья из приемной, чтобы студенты могли усесться. Ребята зачитали резолюцию и потребовали, чтобы ее учли при разработке реформы. «В резолюции было много выдумок — студентов пугали платными библиотеками и раздевалками, отменой льгот в общественном транспорте. Я им сказал, что в списке есть пункты, которые должны решаться в области и городе — их бессмысленно отправлять в Москву. Вместе мы написали новый документ. Мне показалось, что ребята остались довольны — пообщались с чиновником и выпили горячего чая», — вспоминает Анатолий Войцехович. Как послать бумаги в министерство образования, студенты не знали, и Гайда отправил помощников за факсом. Бумагу выслали.

Пока активисты работали над резолюцией, на улицу 9 Января повернули автобусы с омоновцами и БТР. Двести бойцов выпрыгнули из машин — на лицах маски, на поясах дубинки, в руках щиты с дырками, колючие взгляды из-за щитов. Как только силовики выстроились у здания правительства, студенты поняли: общаться с ними власть больше не собирается. В ряды бойцов полетели снежки.

Мы пришли не воевать, а всего лишь узнать, что происходит. Нам теперь уходить на заочку, чтобы оплачивать обучение? Нужен был диалог, а мы получили это», — вспоминает Игорь Пушкарев, который в 1998 году учился на историка.

ОМОН и милиция кричали в мегафоны, чтобы студенты расходились. Но молодые не собирались уходить без ответа. Появление бойцов кардинально изменило настроение, студенты кричали, что у людей со щитами нет совести.

«Тут произошло невероятное стечение обстоятельств. Один омоновец зачем-то снял шлем. Мой знакомый допил пиво и зачем-то наотмашь бросил бутылку. Бутылка попала в голову омоновцу. Когда бойцы увидели кровь на товарище, они озверели», — рассказывает Стас.

Машина подавления беспорядков заработала. Бойцы били студентов дубинками по спинам, рукам и головам. Лупили всех, кто попадался на пути. Людей скидывали щитами с трехметрового парапета. Студенты падали на головы своим, потому что никто не успел убежать — мешала давка. Пока омоновцы расчищали дубинками площадку сверху, внизу милиция разбивала толпу на части и выхватывала крикунов.

Первокурсника Антона Юлаева схватили трое милиционеров. Двое взяли парня за ноги, один схватил за руки. «Когда меня понесли в автозак, девчонки и парни с курса повисли на руках людей в форме и милицейские меня уронили. Я упал и отскочил в сторону. Ребята встали передо мной. Тут появился начальник милиции Овчинников и потребовал доказать, что я студент. Я показал студенческий. Тот положил синюю книжку в карман и сказал: «Приходи завтра ко мне, отдам»», — вспоминает Антон.

Как только началась потасовка, Стас побежал к друзьям: «Их винтили, я попытался вмешаться, в этот момент омоновцы начали крутить мне руки». Рядом со Стасом стояли журналисты и снимали задержание на камеру. Один милиционер обошел оператора сзади, ударил парня с камерой между ног. Журналист скорчился от боли и повалился на землю. Сотрудник милиции подхватил упавшую камеру, щелкнул кнопкой и достал кассету. Положил ее во внутренний карман и бросил камеру в снег.

Историк Игорь Пушкарев привел в ярость подполковника милиции: «Когда на нас побежали с дубинками, я не придумал ничего лучше, чем бросить снежок. Попал в человека в каракулевой шапке с двумя большими звездами на погонах. Отступать было некуда, и я прыгнул с парапета. Подполковник разозлился, побежал за мной и тоже сиганул в толпу студентов. Он, видимо, рассчитывал, что за ним последуют бойцы ОМОНа, но те только подошли к краю парапета посмотрели вниз и отступили. Подполковник оказался окружен моими друзьями. Он показал на меня пальцем: «Этот в меня попал». Ребята в ответ: «И что? Вы нас вообще дубинками избиваете!». Подполковник не нашелся, что ответить, и студенты дали ему вернуться к коллегам».

Избиение длилось минуты четыре. Перед бойцами выскочили два офицера и заорали: «Стоять, с...ки! Вы куда, б…ть!». Бойня закончилась. Парапет очистили от студентов. Омоновцы цепочкой щитов окружили здание и приготовились дальше защищать власть.

А студенты и не собирались идти на штурм. Они потирали ушибленные места и расходились. Чувствовали себя героями. «На безоружных студентов поперли омоновцы, круто!» — вспоминает Коля Яблонский. В результате протеста семерых арестовали. Одна девушка сломала ногу, за помощью к медикам обратились тринадцать человек.

На площади остались разбитые бутылки, оторванные каблуки, куски льда, ключи и обрывки плакатов.

Вечером общежития клокотали. После побоища студенты возвращались домой, собирались на кухнях и решали, что делать дальше. На дубинки хотелось чем-то ответить. Кто-то предложил прийти ночью к зданию обкома и бросить в окно зажигательную смесь. Договорились подождать.

На следующий день в университетах начались допросы. Стаса Воробьева в главном корпусе ждали сотрудники милиции. «Они хотели узнать, чьи это были происки, — рассказывает Стас. — Милицию не волновал бунт студентов, они искали шпионов, которые дестабилизировали ситуацию. Это было смешно». На Стаса завели дела по статьям 212 и 213 — массовые беспорядки и хулиганство. «Мне показали фотографию, где я стою в синей шапке с мегафоном в руках. Говорили, что я организатор и, если не признаюсь, посадят. Я пытался объяснить, что, наоборот, старался успокоить студентов, собрал инициативную группу, чтобы подняться наверх. Мне не верили. Арестовывать не стали — хватило подписки о невыезде».

Организаторов несанкционированного протеста искали и сотрудники ФСБ: приходили в деканаты и просили вызвать засветившихся. Вызывали они и политического активиста Федора Крашенинникова: «Меня спрашивали, действительно ли несанкционированную часть устроили национал-большевики. Именно на них фээсбэшники хотели повесить беспорядки. Но все видели, что нацболы отправились бухать от Дворца молодежи».

Студенты готовились к ответным действиям. Думали лезть на баррикады и кидать горючую смесь в здание обкома. Раскидывали в УПИ листовки с призывами к «противоправным действиям».

О готовящихся беспорядках узнали ректоры и доложили в правительство. Задержанных тут же освободили. Представители власти отправились в университеты, где извинялись перед студентами. Говорили, что реформу еще не приняли, что пока бояться нечего.

В правительстве Свердловской области начались проверки — приехали три комиссии из Госдумы, расследование начали в МВД. По факту применения спецсредств возбудили уголовное дело. Анатолий Гайда ушел в отставку. Бойцу ОМОНа с разбитой головой выплатили страховку. Конфликт гасили изо всех сил.

Но не все сожалели о произошедшем. Замначальника областного ОМОНа Сергей Колмаков говорил, что в тот день бойцы работали дубинками не в полную силу и предупреждал, что отныне беспорядки будут пресекаться самым жестким образом: «Мы не потерпим, чтобы семнадцатилетние щенки устраивали беспредел! Мы, в конце концов, создаем правовое государство».