Матильда Кемер: «Люди верят в перемены. И не важно, что Ройзман ничего не сможет»

Знакомьтесь, это Матильда и Томас.

Матильда — корреспондент, а Томас — оператор датского телеканала DR.

В Екатеринбург оба прибыли снимать кино. Документальное. О Ройзмане. Точнее, о том, почему в «авторитарной России» на выборах главы города взял и победил «оппозиционер и наркоборец».

Я, наивный человек, согласился проводить не особо ориентирующихся в городе датчан. И пропал из редакции на неделю вместе с нашим менеджером по продвижению Ольгой, которая, в отличие от меня, прекрасно говорит на английском и взяла на себя тяжелую роль переводчика.

Они терзали нас с утра до ночи. Вместе с настойчивыми иностранными журналистами мы были не только в офисе «Города без наркотиков» на Белинского и не только в кабинете новоизбранного мэра. Мы были буквально везде. В трех реабилитационных центрах Ройзмана, в одном реабилитационном центре Куйвашева, в подворотнях Уралмаша, Сортировки и ВИЗа. Мы договорились о встречах с десятком человек. И перевели с русского на английский столько же интервью.

И все ради того, чтобы на родину датчане увезли тонны правдивых и разносторонних мнений о том, что же случилось в Екатеринбурге 8 сентября и почему именно у нас кандидат не от власти оказался в кресле главы города.

К сожалению, здесь я не смогу вам передать откровенные диалоги с бывшими и нынешними наркоманами. С журналистами они соглашались общаться только при условии, что их имена и рассказы никогда не окажутся в российских СМИ, только в Дании. Я обещал. И я молчу.

А остальное мы с вами и так знаем. Знаем, как люди в масках обыскивали офисы и реабилитационные центры «Города без наркотиков», уже слышали истории реабилитантов, сбежавших из центров ГБН при помощи силовиков. Знаем об уголовных делах против людей Ройзмана, о его вражде с губернатором Куйвашевым и о том, как глава региона создавал свой «Урал без наркотиков». Тем более мы все прекрасно помним предвыборную кампанию Евгения Ройзмана и напряженную, суматошную ночь 8 сентября, когда он стал избранным мэром Екатеринбурга.

Зато сейчас я вам расскажу, что из всего этого потока информации увезли с собой датчане и о чем в конечном итоге будет их фильм. Даже не так. Матильда вам сама сейчас расскажет.

— Матильда, почему вы здесь? Почему в Екатеринбурге, а не в Москве например? Там ведь тоже прошли очень интересные выборы.
— Коротко ответить? Или тебе нужно развернутое объяснение?

— Давай поподробнее, да.
— Мы довольно давно освещаем любое проявление оппозиции в России. Поскольку Навальный в Москве провалился, а Ройзман у вас, в Екатеринбурге, победил, здесь нам интереснее работать. Интересно было узнать, как это вышло и как «Единая Россия» умудрилась провалить эти выборы.

Кроме того, лично для меня было важно поехать не в Москву, не в столицу. В Европе и так очень много материала о том, что происходит в Москве. А о том, что происходит за ее пределами, мы почти ничего не знаем.

Я начала изучать историю Евгения Ройзмана. И самое важное в его биографии — это, конечно, Фонд. Меня заинтересовала проблема наркотиков, на которой сосредоточен Евгений Ройзман. Она очень остро ощущается и в Европе, и во всем мире. Это глобальная проблема. Я хотела найти здесь опыт, которым можно поделиться, который можно применять в других точках планеты. Как здесь лечат наркоманов? Как ловят наркодилеров? Мне было важно ответить на эти вопросы.

Для того чтобы ответить на вопросы Матильды, мы, в частности, были в трех реабилитационных центрах ГБН: в «мужском», «женском» и в «детском». Вернувшись из центра Ройзмана на Изоплите («мужской»), Матильда недоумевала: «Я не понимаю! Они говорят, что никого не держат здесь насильно. Зачем тогда им нужны решетки на дверях и замки?». Я не знал, что ей ответить.

— Что ты можешь сказать теперь, по итогам? Миру действительно есть чему поучиться у «Города без наркотиков»?
— В том, что касается наркотиков, цель нашего фильма — показать, что есть много разных методов борьбы, что нет одного рецепта. Екатеринбург для этого очень подходит. С одной стороны здесь мы видим подход, который исповедует государство. Хотя он довольно ограниченный с точки зрения денег и разных формальностей.

С другой — частная инициатива. Может быть, она не всегда идеальна. Но это очень большое достижение российского общества. Эта инициатива исходит из желания изменить мир. На полном серьезе, такие инициативы показывают: у российского общества есть шанс стать лучше.

Это очень здорово. Одно из самых важных достижений вашего общества как раз в этих очагах собственной инициативы людей. У нас, в Дании, очень многие вопросы берет на себя государство. В этом смысле нас можно назвать почти коммунистической страной. А здесь, в России, я вижу всплески ответственности, не продиктованные властью. Это проявления высокой цивилизации.

В этом месте, пожалуй, стоит сделать ремарку. Помимо реабилитационных центров ГБН мы свозили иностранных гостей на небольшую экскурсию по «стационарному отделению» учрежденного губернатором «Урала без наркотиков». По кабинетам и палатам датчан водил главный врач областного центра Антон Поддубный. Рассказывал о «12 этапах реабилитации», о процессе постановки наркомана на учет и его лечения, о важности трудотерапии и много еще о чем.

Оценивать результаты государственного центра реабилитации пока не рискну. Сейчас здесь лечат больше 60 реабилитантов, но выпускника ни одного нет. Но то, что сделали всего за год с рассыпавшимся, брошенным санаторием, впечатляет. На месте развалины появилось вполне себе приличное здание с интерьерами зарубежной клиники.

— Ты, наверное, обратила внимание: в Екатеринбурге больше всего распространены всего два полярных, крайних мнения о Евгении Ройзмане. Одни считают его героем, борцом, защитником города от «приезжих» управленцев, от «понаехавших оккупантов». Другие называют его преступником или главой преступного сообщества, иногда даже наркодельцом. Ты поговорила с самим Ройзманом, с его соратниками и противниками. У тебя какое мнение об этой персоне сложилось?
— Он, безусловно, бизнесмен. Он сильный человек. Эта сила из него прямо хлещет. И ему нужно эту силу как-то реализовывать.

Может быть, он пытается поддержать внутренний баланс: сделав что-то плохое, сделать что-то хорошее. Знаешь, он ведет себя как классический российский олигарх: «Да, у меня за плечами есть не самые добрые дела. Но я вот сюда вложу деньги, помогу людям и стану лучше, чище».

С другой стороны — он амбициозный бизнесмен. И ему нужен проект, который бы питал его эго. Складывается ощущение, что Фонд существует прежде всего для этого. Он здесь главный. И это все, что имеет значение. Сотрудники фонда, его реабилитанты, сотни операций по поимке наркодилеров, спасенные жизни — все это не так важно, как Евгений Ройзман. Фонд работает только благодаря сильной фигуре Ройзмана. Но Фонд одновременно и поддерживает силу Ройзмана, питает его. И без Фонда, пожалуй, не было бы и Ройзмана.

Наставник «детского» реабилитационного центра ГБН Александр Новиков рассказывал иностранцам пугающие истории из жизни своих подопечных: «Мои ребята видели столько, что на две-три жизни хватит. Многие жили с бомжами в подвалах. И насмотрелись там: на пьянки, на гулянки, на, простите, оргии. Их там мучили, били».

— Как ты считаешь, что будет дальше? Что изменится в Екатеринбурге после выборов? И изменится ли?
— Я не пыталась понять, что изменится в твоем городе. Когда еще в Дании я готовилась к поездке в Екатеринбург, изучала материалы, у меня появилась гипотеза. Я предположила: возможно, избиратели отдали свои голоса Ройзману, потому что хотели победить наркоторговлю. По данным ВЦИОМ, большинство россиян считают наркотики второй по значимости проблемой страны (сразу после коррупции). И я подумала: здесь настолько остро ощущают проблему наркоторговли, что мэром выбрали наркоборца. У него же не было никакой внятной политической программы. Он не знает, что делать с социальными проблемами, с ЖКХ. За ним нет ничего, кроме его многолетней борьбы с наркотиками. Так я думала.

— Но… Продолжи мысль.
— Но оказалось, что главная проблема России — безразличие. Вам все равно, за кого голосовать. Вы вообще не изучаете предвыборные программы кандидатов. Потому что вы не верите в перемены. Если бы я была российским политиком, я бы плакала по ночам. Потому что никто бы не верил, что я могу хоть что-то изменить. Это огромный, жирный минус вашей демократической системы: кого бы вы ни выбрали, все равно будете думать, что все по-прежнему будет так же хреново.

— Нелогично. Почему тогда избиратели отдали голоса Ройзману? По-твоему, так они просто показали кузькину мать действующей власти?
— Что показали?

— Кузькину мать. Помнишь, как на Ассамблее ООН Никита Хрущев, потрясая ботинком…
— Да-да! Я поняла. Все верно. Именно так. Я не верю, что прямо сейчас что-то кардинально изменится. Как правильно отметил Антон Баков, люди, голосовавшие за Евгения Ройзмана, думали, что он совершит революцию, полагали, что он что-то сможет изменить. Несмотря на то что у мэра нет реальных полномочий. Несмотря на то что у Ройзмана не было внятной программы. Просто верили и все. И это здорово.

Чтобы поговорить о политической программе Евгения Ройзмана, датчане попросили нас найти им спикера, который бы был в оппозиции к новому мэру, но не принадлежал бы к числу подчиненных губернатора. Мы подумали, что Антон Баков подойдет идеально. Он ожиданий не обманул. «Ничего не изменится. Ройзман сохранил баланс сил в Екатеринбурге. Позволил «городским» удержаться и не пустил в мэрию «областных» — рассказывал г-н Баков.

Полтора года назад мы с моим российским другом Павлом ехали через всю вашу страну: от Владивостока до Москвы. Снимали фильм. Тогда вы как раз выбирали президента. И я, глядя на масштабы протестного движения в Москве, была уверена: в этот раз вы точно не выберете Путина. Но Павел скептически отвечал: «Да-да, конечно. Вот увидишь, он станет президентом». Я спорила: «Нет! Такого не может быть! Люди выходят на площади!». Он успокаивал: «Это ничего. Это пройдет».

И, в общем-то, все так и вышло. Путин стал президентом. Снова. Протестное движение понемногу пошло на спад. Но я видела лица этих людей на митинге в Москве. Я видела тысячи людей, их глаза. Это непередаваемая атмосфера... И, ты знаешь, Павел изменил свое мнение.

Люди верят в перемены. И не важно, что Ройзман один ничего не сможет. Маленький шанс есть.

Самому Ройзману Матильда задавала странные для русского человека вопросы. Например, спрашивала: «Почему вы и ваш фонд боретесь с наркотиками? Разве это не работа полиции?».

— Мне показалось, что твои представления о Екатеринбурге не совпали с тем, что ты увидела здесь. По-моему, оттуда, из Дании, этот город тебе представлялся намного хуже и даже страшнее, чем он есть на самом деле. Это так?
— Да… Нет… Я не знаю. Слушай, я много раз была в России. Я, конечно же, не думала, что увижу тут толпы зомби-наркоманов, через которые придется прорываться с боями. Но у меня было ощущение, что найти очевидные свидетельства наркотической проблемы в Екатеринбурге будет намного проще, чем оказалось.

Что касается всего остального, город оказался намного более приветливым, чем мне представлялось. Люди здесь улыбчивые, открытые. Сам город — уютный и приятный. Это нетипично для России.