Ветврач на миллион. Как избавить город от бродячих собак с помощью чипа и скальпеля

Каждый день сотрудники «Спецавтобазы» привозят в пункт кратковременного содержания по 40 собак, пойманных на улицах Екатеринбурга. Их осматривают ветеринар и кинолог. Агрессивных и очень больных усыпляют сразу. Тех, кто еще может ужиться с человеком, стерилизуют, чипируют и переводят в пункт временного содержания. Ежегодно мэрия тратит на это более миллиона рублей. По правилам, животных содержат 21 день. Если за это время найдется тот, кто сможет забрать их к себе, они будут жить. Если нет — их усыпят.

В этом году тендер на стерилизацию и чипирование бездомных животных выиграла ветклиника Бабкиных. Она располагается в одном из частных домов на Химмаше. От других домов ее отличает небольшая вывеска и аккуратная заасфальтированная парковка на несколько машин. После обеда, когда начинается прием, свободных мест там не бывает.

На стерилизацию и лечение бездомных животных мэрия в 2013 году выделила порядка 1,5 млн рублей. Обычно стоимость стерилизации одного животного колеблется от 700 рублей до 6,5 тысяч. Цена зависит от размеров собаки, а также от клиники, которая проводит процедуру.

Мы приехали раньше и застали на скамейке в холле только двух девочек-волонтеров из фонда Анны Вайман «Зоозащита», женщину средних лет и печальную дворняжку по кличке Веста. За все время что мы ждали ветеринара, собака не издала ни звука. На вид ей лет 15–16. Я спрашиваю, как она попала к волонтерам.

— Веста поступила к нам еще летом, год назад. Нам позвонили и сказали, что собаку сбила машина, — деловито начинает одна из волонтеров, Лиза Игнатьева, по виду — студентка. — Мы поехали на место, но оказалось, что ее не машина сбила, а у нее были застарелые раны. Видимо, ее покусала стая, и она просто лежала, потому что не могла встать. Внутри все было воспалившееся, в полость живота можно было засунуть руку. Потом ее перевезли в клинику «Ника» на Ботанике. Затем она попала в приют для собак. У нее такой почтенный возраст, ее думали еще в приюте усыпить, но посмотрели, что собака-то очень даже неплохая, и решили не лишать ее жизни только из-за того, что она старая. Ее отвезли к Елене.

— Вы сейчас хозяйка Весты? — я обращаюсь к миловидной женщине, но вместо нее почему-то снова отвечает волонтер Лиза. Сама женщина только как-то беспомощно, по-детски улыбается и разводит руками. Мол, да, это я. А что еще прикажете с ней делать, с этой Вестой? Вот, посмотрите на нее…
— Сейчас да, — говорит Лиза. — Ей пытаются искать нового хозяина, но вряд ли кто-то найдется. Не каждый готов взять старую собаку. Поэтому, скорее всего, она будет у Елены до самой смерти. В любом случае Весте у нее гораздо лучше, чем на улице. У нее есть еда, подстилка, условия проживания не идеальные, но ей намного лучше, чем было жить на улице!

Ветеринары и зоозащитники называют стерилизацию наиболее эффективным способом по снижению числа бродячих животных. Если просто заниматься отстрелом, то на место одной стаи придет другая.

— У вас одна собака? — я во второй раз обращаюсь к Елене, чтобы узнать, способна ли она сама говорить за себя или находится во власти волонтеров.
— У меня еще их штук 17, — у Елены мягкий, приятный голос, но отвечает она как-то неуверенно.

— Где они все живут?
— В доме. У меня частный дом. Во дворе, в вольерах.

— Соседи не жалуются?
— Жаловались, — Елена смущенно улыбается, а затем почему-то начинает оправдываться. — Лая-то особо нет, потому что в основном все старые и почтенные. Лают-то в основном щенки. Более-менее сейчас стало.

— Как так вышло, что у вас сейчас 17 собак? Вы сознательно приняли такое решение?
— Думала. Но… снабжают меня собаками, — Елена лукаво смотрит на волонтера «Зоозащиты» и вновь разводит руками. Этот жест, наверно, должен означать, что брать 17 она, может, и не хотела, но это оказалось выше нее. Женщина широко улыбается: — Всем деваться-то некуда.

В этом году ветклиника Бабкиных выиграла тендер на стерилизацию и чипирование бездомных животных. Юлия Бабкина говорит, что, скорее всего, будет подавать заявку и в следующем году.

— Как это обычно происходит? — я не верю, что взрослая женщина добровольно устроила в своем доме собачий приют, даже если все расходы по лечению и кормлению берет на себя «Зоозащита».
— Мне звонят, говорят: «Вот, ситуация такая». Просто в это дело влезешь… Просто действительно собакам деваться некуда, — Елена снова начинает оправдываться. На этот раз за свою чрезмерную доброту.

— Как вы одна с ними справляетесь?
— С трудом, — скромно отвечает женщина.

— Как вы их выгуливаете?
— Я многих и не выгуливаю. Они во дворе. Потому что многие вообще ошейника боятся, поводка боятся, боятся выходить из дома. Не приучены или у них есть какие-то плохие воспоминания. Я только ему показываю — он в крик, собака старая. Что там у него?.. Я не знаю.

— Кроме ухода за собаками вы чем-то еще занимаетесь?
— Я бухгалтер. Нет, нет, я работаю! — говорит Елена, угадывая мои мысли. — Просто у меня график свободный. Да, не сказать, что у меня все идеально. Либо на работу иногда не хватает времени, либо на собак. Либо на себя. Да обычная жизнь. Ничего здесь такого особенного!.. У меня вон соседи каждую субботу пьют, а у меня — вот так. Они считают, что собаки — это ненормально, а я считаю, что пьянки по субботам — ненормально.

Юлия работает ветеринаром около 20 лет. «Мне говорят, что я оптимист. Наверное, это так, но мне кажется, что в последнее время случаев жестокого обращения с животными действительно стало меньше».

Елена рассказывает, что чаще всего собаки, которых она приютила, оказывались на улице по вине бывших хозяев. Веста, например, похожа на лайку. Возможно, ее купили на птичьем рынке как породистую, а потом поняли, что на самом деле она не лайка, и просто от нее избавились.

У собаки по кличке Ляля похожая история. Ее покупали, думая, что это тойтерьер, а когда Ляля выросла, оказалась дворняжкой. По какой-то причине она до сих пор дичится людей.

Еще есть пес, за которым совсем не ухаживали и из-за блох он сам вычесал себе всю шерсть. Осталась голая кожа. «Люди не понимали, что блох надо выводить, и выкинули его, как проказного. А он до того добрый, к людям тянется. Укусить даже не может», — говорит Елена. Волонтеры его вылечили, купив лекарство за свой счет. Теперь у него снова отрастает шерсть.

Теория Елены о безответственных хозяевах похожа на правду. У дверей ветклиники Бабкиных тоже часто оставляют животных. Привязывают к забору или подкладывают коробку с кошкой и котятами. Чаще всего это больные или избитые животные. Их лечат и отдают в «Зоозащиту» или в частные приюты, такие как у Елены. Иногда приходится обращаться за помощью в другие клиники, потому что здесь нет стационара, чтобы оставить животных больше чем на два-три дня.

Всех животных на «Спецавтобазе» стерилизуют и чипируют. После этого за ними наблюдают специалисты фонда «Зоозащита». Кинологи и волонтеры следят, чтобы животные вновь не оказались на улице.

В дверях появляется ветврач Юлия Бабкина, она тепло улыбается Елене и волонтерам. Позже я понимаю, что она вообще всегда улыбается, даже когда делает сложные операции, как сегодня. Сначала Весту будут стерилизовать, потом удалят опухоли на молочных железах. На это уйдет не менее 40 минут.

Юлия вместе с помощницей сама ездит на «Спецавтобазу» раз или два в месяц. Это прописано в договоре с мэрией. Ветеринар считает, что одна из причин, по которой ее клинике удалось выиграть тендер, — особый способ стерилизации, который она практикует последние несколько лет. Он больше других подходит для бездомных животных. После такой операции собаке не нужно проводить в стационаре десять дней. Хватает двух.

На «Спецавтобазе» есть специальный ветотдел с оборудованным кабинетом и широким операционным столом. Назвать точное количество стерилизованных собак за месяц с ходу не удается. Юлия говорит, что иногда бывает и под 100. Тут же собак и чипируют. Потом каждую фотографируют и отправляют снимки в администрацию. Чтобы там поняли, что ветеринары делают все честно, без обмана. Это обязательная отчетность.

Специальной машинкой для считывания микрочипов Юлия проверяет, есть ли у Весты чип. Оказывается, нет. Собаке вводят микрочип под кожу специальной толстой иглой.

Юлия говорит, что операция по стерилизации очень полезная и нужная. Это позволяет регулировать численность собак. Кроме того, у животных появляется больше шансов найти новых хозяев. В клинике делают стерилизацию с 1998 года, но большим спросом операция стала пользоваться только с 2005 г., то есть относительно недавно.

— Для собак это тоже польза, — говорит Юлия. — Если раньше мы делали одну-две собаки в неделю, то сейчас это порядка 10 собак в день, а кошек — в три раза больше! Уже не по городской программе, а просто к нам люди обращаются. Но многие до сих пор боятся делать операцию, хотя теперь она не опасна. Наоборот, много плюсов. Собаки становятся спокойнее, у них нет опухолей молочной железы… Тут проблема еще в нашем менталитете. Русские почему-то считают, что собаку нельзя стерилизовать, пусть она живет природной жизнью и рожает. Другие по старинке топят щенков и считают, что это нормально.

Микрочип — это паспорт собаки. По нему зоозащитники легко смогут определить бывшего хозяина, если собака вновь окажется на улице и попадет в сачок сотрудников «Спецавтобазы».

Первым делом Юлия достает специальную машинку для считывания микрочипов. Если собака чипирована, то на ней должен высветиться индивидуальный номер. У Весты чипа нет, поэтому она получит его сразу после операции, пока будет действовать наркоз.

Весте делают укол анестезии и укладывают на операционный стол. Увидев шприц в Юлиной руке, она даже не вздрагивает, как другие собаки, попавшие в операционную. Веста неподвижно лежит на полу и только опускает голову ниже, когда игла входит ей под кожу. Постепенно засыпает. Дыхание становится реже. Через некоторое время ее нервная система станет нечувствительной. Помощница Юлии, девушка в синей спецформе, объясняет, что наркоз, который сделали Весте, используется и для людей. Препарат довольно сильный, но для собаки безопасный. Главное — это знать, в каких дозах его вводить, тогда после операции проблем не будет.

Ветеринар считает, что проблема не в догхантерах или фанатичных зоозащитниках, а в безответственности и безнаказанности бывших хозяев животных, выброшенных на улицу.

— Собака перед операцией боится больше, чем человек? Им ведь не всегда ставят наркоз…
— Не всегда, — соглашается Юлия. — Все зависит от того, как собака относится к ситуации. Если говорить о бездомных собаках, то чаще всего они привыкли доверять людям. Те, которые людей не знают, конечно, боятся. Причем не просто этого места (Юля обводит рукой белую операционную). Они в принципе боятся людей и всего, что с ними связано.

— Что вы чувствуете, когда видите, что пес весь трясется?
— Я очень люблю собак и стараюсь их успокаивать, разговаривать, поглаживать по голове. С собаками нужно вести себя так же, как с людьми. Они это чувствуют и не боятся. С агрессивными собаками сложней, поэтому им надевают намордники, завязывают морду. Вот этой не намотали ничего на морду, потому что она спокойная, хорошая собака, уравновешенная…

Для того чтобы хозяева не выбрасывали животных на улицу, Юлия предлагает ввести штраф, который касался бы всех. Сейчас это действует только по отношению к тем, кто берет чипированных животных из пункта кратковременного содержания.

Веста полностью расслаблена, она спит, но глаза у нее все равно открыты. Неподвижный взгляд направлен вверх, под потолок. Когда Юлия делает первый разрез, в них не отражается ни страха, ни боли. Скорее, умиротворенность и хрустальная тишина.

— Вам часто приходилось делать смертельный укол?
— Мы иногда усыпляем, — отвечает Юлия, переходя к следующему этапу операции. — Обычно не делаем этого, если речь идет о здоровом животном, о щенках. Но тут есть исключения. Некоторые животные бывают очень агрессивными, если мы отказываемся усыплять, то агрессивная собака оказывается на улице. Ребенок родился — а она кидается на него. Вот люди и приводят на усыпление.

— Животное все равно усыпят, если не в вашей клинике, то в другой.
— Ветврачи идут в профессию из любви к животным, и в клиниках усыпляют животных крайне редко. Не будем говорит о людях, которые идут в профессию, чтобы зарабатывать деньги. Таких фирм, кому без разницы, усыплять или нет, всего несколько. Для них это просто вопрос цены. Похоронили, утилизировали.

— Что вы чувствуете, когда вам приходится их усыплять?
— Чаще всего у меня нет каких-то особых переживаний, когда речь идет о действительно больном животном, мало того — нам же приходится не просто усыплять, а в некоторых случаях убеждать людей, что это надо сделать. Это самое сложное. Мне жаль животных, которых я знаю очень давно. За 20 лет работы у меня были животные, которые прожили свою жизнь на моих глазах и заканчивали ее здесь, при помощи эвтаназии. Я ее знаю 15 лет, я не могу сказать, что она мне как родная, но я ее все равно знаю, она меня знает. И когда ставишь укол этой собаке, она же не боится. Хвостиком виляет. А потом оказывается, что все…

Во время операции собака находится под общим наркозом.

Врач проводит скальпелем по животу собаки, кровь застывает капельками по обе стороны надреза. Я понимаю Юлию так: если каждый раз, когда делаешь смертельную инъекцию, принимать это близко к сердцу, то крыша поедет. Поэтому у нее, как у любого врача, выработался профессиональный барьер. Если берется делать эвтаназию, то старается смотреть на это прагматически. Первое — нужно сделать все, чтобы животное не испытывало страданий. Сейчас этой проблемы нет, потому что препаратов для того, чтобы гуманно прооперировать или усыпить животное, хватает. Собаке вводится большая доза наркоза, и она умирает. Второе — для эвтаназии должна быть очень веская причина. Как правило, это болезнь.

— Я не могу смотреть на то, как собаки с раком задыхаются, — продолжает ветеринар. — Она не может даже лечь, не то что ходить или сидеть. И по этой причине ее усыпляют — потому что она не спит, не ест, не сидит, она просто стоит и дышит, задыхается! Я считаю, на это гораздо хуже смотреть, чем поставить укол — и она просто под наркозом перестает дышать. А если собаке нужно сделать операцию за 30 тысяч, а у людей нет этих денег, то это получается, что она должна умереть? Только потому что некому за нее заплатить? Или остаться инвалидом. Вот в таких случаях, конечно, это может быть и не совсем…

— Вы помните всех животных, которых усыпили?
— Нет, но есть животные, которых я никогда в жизни не забуду. Гуляли у нас на площадке несколько овчарок, ротвейлер, ризеншнауцер, которому мы и опухоли вырезали. Он прожил почти 15 лет, но потом уже пришли его усыплять, он был просто никакой. Причем он в таком состоянии не день, не два, а месяц, когда и ни туда, и ни сюда. Смотреть на него просто не было сил. По бездомным тоже могу сказать. К нам женщина щенков приносила и так рыдала… Она их подобрала на помойке, хотела вырастить и пристроить, раздать. Но ей собаки совершенно асоциальные попались! Как люди, мне кажется, есть такие, а есть и животные…

Частный приют, вроде того что держит в своем доме Елена, один из немногих, где собаки умирают своей смертью.

Действие наркоза постепенно ослабевает. Операция окончена. Веста приходит в себя и едва заметно подергивает ушами, как будто прислушивается к разговору. На самом деле сейчас она начинает чувствовать боль, но пока слишком слаба, чтобы показать, как ей плохо.

Пока действует анестезия, собаку чипируют. Юлия подводит к загривку животного специальный прибор, на конце которого толстая игла. Внутри иглы микрочип. Секунда — и микросхема внутри. Теперь у Весты есть свой порядковый номер. Для собаки это как паспорт. Такую процедуру делают всем бездомным животным, которые попадают на «Спецавтобазу».

— Это необходимо, чтобы собака повторно не оказалась на «Спецавтобазе». Их оттуда ведь забирают, а потом выкидывают обратно на улицу. А тут людям дают собаку и говорят: она чипированная, если она окажется на улице — с вас штраф. Пока эти штрафы касаются только тех животных, которых мы стерилизуем по городской программе, которых люди берут на «Спецавтобазе». Это совершенно не касается ситуации, когда собака — частная, — говорит Юлия.

— Какова сумма штрафа?
— Семь тысяч рублей.

— И много прецедентов?
— Люди могут спокойно отказаться от собаки, если поймут, что она им не нужна. Ну, не прижилась, масса причин может быть! Но не надо собаку на улицу выкидывать. Ее просто надо взять и привести туда, где ты ее взял. У собаки будет шанс найти других хозяев. А когда люди берут собаку и выкидывают ее на улицу, и собака по второму кругу идет по помойкам — вот за это надо наказывать.

— А реально кто-то штраф выплачивал?
— У меня нет такой информации.

Перед операцией собаке делают укол специальным препаратом. В ветклинике уверяют, что для животного он безвреден, если правильно дозировать.

Веста останется в клинике еще на два дня. После стерилизации ей необходима реабилитация. Здесь будут тщательно наблюдать за тем, как она отходит от наркоза. Не исключено, что ей могут понадобиться дополнительные препараты, все-таки преклонный возраст. На «Спецавтобазе» тоже есть врач, который следит за реабилитацией.

Я спрашиваю, зачем нужно реабилитировать животных, тратить на них деньги и силы, если они все равно потом окажутся на улице, где их отравят или поймают и усыпят. Вопрос звучит жестко, и Юлия отвечает не сразу. Но потом все же находит аргумент, который, как ей кажется, должен убедить тех, кто считает, что в этом нет никакого смысла.

— На наших улицах в любом случае будет скапливаться много пищевых отходов, и если их не будут поглощать бездомные собаки или кошки, то мы просто погрязнем, как Англия, в крысах, — говорит Юлия. — Поэтому я думаю, что полностью удалять собак и кошек с улиц нельзя.

Каждую собаку, стерилизованную и чипированную по городской программе, снимают на фото. Снимки посылают вместе с отчетом в мэрию.

В словах ветеринара есть логика, но они почти лишены эмоций. Я задаю тот же вопрос снова и снова, слегка перефразировав, чтобы понять, бывали ли в ее жизни моменты, когда врачебная логика выключалась и на первый план выходило что-то очень простое и человеческое. Вера в то, что здесь и для этой собаки эвтаназия не крайняя мера, что у нее есть шанс и его можно использовать. То есть простая человеческая вера в чудо. Юлия молчит, роясь в своей памяти.

— Вот вы думаете, разве много у нас собак? — наконец оживает ветврач. — У нас пять лет собака прожила, недавно ее отравили. Надо сказать, собака была отвратительная. Она сначала жила на остановке, потом ее почему-то отвязали, и невозможно было по мосту пройти. Ну и, видимо, она кого-то покусала или напугала, или надоела просто.

— Вам ее не жаль?
— Я не хожу по этому мосту, но там ходили мои дети в школу. Пять лет эта собака никого не пускала. Очевидно, кому-то пришло в голову ее убить. Тут надо идти от другого. Откуда она появилась? Кто-то ведь ее привел, кто-то ведь ее бросил? Возможно, мужик, который ее завел, уволился со стоянки, а собака ему зачем? Это замкнутый круг. Бездомных животных можно стерилизовать днями и ночами всю жизнь, но если они будут появляться снова и снова, каждый раз новые, то это ничего не даст, если у нас заводят животных и безнаказанно их выкидывают. Пока не будет штрафов, никто об этом не задумается, но тут можно глубоко копаться…

Веста успешно прошла реабилитацию и сейчас живет в частном приюте для собак у Елены.

Я смотрю на бесчувственную Весту, которой только что провели сразу две операции. Снять со стола ее удается только втроем. Ослабевшая и расслабленная наркозом собака мешком валится на пол. Ее берут за передние и задние лапы и перекладывают в вольер. Сейчас ей нужны только тишина и покой, все самое главное уже сделано.

Как именно Веста оказалась на улице, откуда у нее взялись те рваные раны, кто ее хозяева и были ли они у нее вообще. Я ничего этого не знаю. Но то, что привело ее на улицу, вряд ли могли бы изменить даже самые большие штрафы. Собак снова и снова будут выбрасывать, часть из них попадет в сачок «Спецавтобазы» и ляжет под скальпель ветврача — Юлии или того, кто выиграет тендер в следующем году. Юлия права в том, что это замкнутый круг, но место для чуда здесь все же есть — потому что она сама и есть это чудо.