Принимаю условия соглашения и даю своё согласие на обработку персональных данных и cookies.

Правда об Афганистане: почему в новом государстве не ходят в кино

5 декабря 2012, 14:20
Правда об Афганистане: почему в новом государстве не ходят в кино
Фото: Алиса Сторчак для 66.ru
Во время режима талибов в Афганистане действовал запрет на кино. В Екатеринбург прибыл первый режиссер, осмелившийся снять фильм о разрушенной стране на единственную целую кинокамеру.

Сиддик Бармак приехал в Россиию из Афганистана еще в советские времена. Тогда в его родной стране еще снимали кино, и его целью стал ВГИК. С тех пор он прекрасно говорит по-русски. Бармак воплотил свою мечту в жизнь, но его киношную карьеру разрушила война. Во время тотального запрета на кино в Афганистане не на что было жить, негде было снимать, и режиссер вынужденно иммигрировал в Пакистан. Там в один из дней ему попалась на глаза газетная заметка о его родной стране.

Сиддик Бармак:

— В те времена я жил в эмиграции в Пакистане и, конечно, только и мечтал снять какую-нибудь картину о том, что творилось на моей родине. Сначала задумал короткометражку. Мне на глаза попалась газетная статья, которая рассказывала о маленькой девочке из Кабула: она мечтала пойти в школу, но не могла даже выйти на улицу, потому что была девочкой. И тогда она совершила маленький подвиг: она остригла волосы, подбрила брови, подстригла ресницы и в таком виде отправилась «грызть гранит науки». Меня так потрясла эта история, что я решил снять об этой девочке маленькую картину. Через сквозной персонаж, девочку Усаму, показывается история людей, потерявших свою личность и права.

И в 2003 году, после падения режима, вдохновленный новым замыслом Сиддик Бармак вернулся на родину, где, как оказалось, на всю страну не было ни одной целой кинокамеры, не было актеров, а бывшие киношники, упав духом, зарабатывали на хлеб, работая в такси. Актеров пришлось набирать с улицы.

Молодое поколение в Афганистане не читает книг и не смотрит кино — их волнует только опиум и оружие.

— Вы поэтому не иммигрировали, как многие ваши коллеги по цеху? У вас была возможность работать в любой другой стране.
— Знаете, что-то тянет меня к этой родине. Это ведь не только моя родина. Думаю, что в нее вложена уникальная энергия, которой нет в других местах. Иногда мы шутим с друзьями: «Хотя в Афганистане нет нефти, у нас много рассказов». И наверное, эти рассказы дают мне вдохновение, силы оставаться там.

— Вы показываете картины в разных странах мира. Можете сравнить Афганистан с Россией?
— Это несравнимо. Конечно, мы только выходим из войны. Она не остановилась, не закончилась. Как будто это бесконечная, бесконечная война. У нас много различий с другими странами. Возьмем, к примеру, кинематограф. У нас нет такого масштабного производства фильмов. Во всяком случае государство не помогает кинематографистам, ни копейки не дает. То, что сейчас делается в афганском кино, — это собственные инициативы и частные движения. Хочу сказать, что в сравнении даже с нашими соседями, Ираном, у нас все намного хуже. Нет денег, нет той культуры, которая была прежде. Сейчас многие не ходят в кинотеатры, не осмеливаются смотреть кино на большом экране.

За последние 10 лет в стране вновь появились кинотеатры. Боевики сожгли старые ленты, бесценные архивы были утрачены. Сгорели и фильмы Сиддика. Сейчас в кино показывают фильмы советских времен и американские комедии.

— Почему?
— Боятся, конечно. Опасно, нет безопасности и каких-либо гарантий. Вы с семьей в кинотеатр ходить не можете. Многие боятся, что там бомбы будут взрываться или хулиганы будут приставать к семье. Поэтому люди предпочитают смотреть фильмы дома.

— Поэтому на рынке в основном работают над ТВ-фильмами?
— Нет, не только телевизионными. Хотя, конечно, сейчас единственная точка соединения афганского кинематографиста с его зрителем — это телевидение и выпуск DVD. Но в основном я снимаю свои картины на пленку или цифровой «диджитал». Если какой-то канал покупает право показа — почему бы и нет.

— Сейчас вы имеете возможность формировать новое кино в Афганистане. Каким оно будет? Вы ориентируетесь на собственные идеи или хотели бы снимать нечто похожее на кассовые американские массовые фильмы?
— Большинство западных стран, таких как Россия или Европа, имеют более концентрированное кино, которое уже можно назвать искусством. Классическим, современным. К сожалению, в Афганистане термина «изобразительное искусство» в принципе не существует. Мы, большинство, связаны с поэзией. Поэтому наше кино имеет свои характерности — все глубокие философские идеи идут через поэзию. И поэтому в плане кино мы катаемся между иранской и индийской культурой. И еще потому, что географически мы находимся не только между среднеазиатской, но и китайской, иранской, индийской культурой — это перекресток культур. Нас многие проезжают, попадая из страны в страну. Поэтому у нас встречаются и перемешиваются разные культурные пласты.

Кино в Афганистане похоже на индийское и иракское. Язык в Афганистане и Иране — один. И также характерны «напевы», а не визуальные эффекты.

Хочу рассказать вам удивительную вещь. У нас даже Будда — не такой, как в Китае или Индии. Он у нас — греческий. Потому что греческая культура после нападения Александра Македонского перемешалась с другими. Так в Афганистане 500 000 лет назад все было очень похоже на греческую культуру. На юге Афганистана не так давно было найдено такое историческое место с древними скульптурами, после которого стало понятно, как у нас все это происходило. Там показано, как сидит Будда, и богини моря, земли окружают его, рядом рыбы. Такой комбинации нигде больше в мире не видно — только в Афганистане. Поэтому и наше кино похоже на Индию и Иран. Более на Иран — мы говорим на одном языке, и у нас общая литература, поэзия. Многие мне говорили, что и «Усама» очень похожа на иранское кино. Может быть — потому что вы слышите такой же язык, или может быть, потому что, когда я глубоко думаю о боли, страдании своего народа, все это незаметно превращается в поэзию в изобразительном виде. Как в Иране.

Режиссер посетил Екатеринбург в рамках кинофестиваля «Кинопроба», где продемонстрировал фильм 2008 года «Опиумная война».

— Ваше кино похоже на индийское, а там, как известно, эта индустрия очень развита. Они вам не помогают?
— Да, у них есть интерес к совместному производству. Но, к сожалению, сейчас в Афганистане много военных действий и политически нестабильная ситуация. Это не даст возможность кинематографистам из Индии приехать сюда. В 2003 году мы делали какие-то совместные проекты, потом все это пришлось остановить, поскольку ситуация в стране только ухудшилась. Сейчас они не осмеливаются приехать в Афганистан и снимать кино.

— В своем фильмы вы хотели подчеркнуть бесправность женщин, вам это удалось? После того как женщины получили права, что-то изменилось для вашей героини?
— Главная героиня — Марина, я ее адаптировал как собственную дочку. Она сейчас живет в Кабуле, снимается в кино. Конечно, для нее это очень трудно. Недавно ее пригласили в совместную ирано-афганскую картину, будет играть одну из главных ролей. И она сейчас снимается в многосерийном телевизионном фильме. Уже решила для себя остаться в кино не только как актриса, но и как человек, который думает о серьезном кино.

Сегодня многие молодые люди в Афганистане задумываются о карьере в кино. Формируется новый пласт интеллигенции.

— Говорят, что несмотря на получение прав все это остается больше на бумаге, а на практике женщины все еще боятся выходить на улицы одни.
— Конечно, в Афганистане сейчас многое позволено женщинам. Они могут ходить на работу. У нас есть 25% женщин в делегации в Высшем собрании, и еще, конечно, в университете. Но все это происходит в крупных городах. А в маленьких все плохо. Там сейчас очень много преступности, и почти вся — с особой жестокостью по отношению к женщинам. Каждый год количество таких преступлений растет. К сожалению. Все это оттого что народ теряет уверенность в будущем, не знает, что делать. Экономическое положение ухудшается, это все автоматически влияет на жизнь народа, семьи, общества. Жестокость растет. Многих это волнует, и мы действительно думаем, что, если по отношению к этому не будут предприняты меры, в обществе случатся большие катастрофы.

— Получается, что история Усамы актуальна почти 10 лет спустя? Это все может повториться и сегодня?
— К сожалению, да. Когда я смонтировал первый вариант фильма «Усама», поставил в конце «хэппи энд», но потом сразу убрал его. Показал, что эта девочка еще прыгает через скакалку. Но это все — сквозь решетку тюрьмы. Я тогда думал, что нельзя обманывать зрителя. Надо сказать, что жестокость и неясная судьба женщин еще продолжается.