Принимаю условия соглашения и даю своё согласие на обработку персональных данных и cookies.
Согласен

Александр Перцев: «Революция? Я ее не чувствую. Все расслабляются»

УрФУ интервью
26 января 2012, 16:36
Если раньше философы были просто носителями идей и мысли, то теперь они подбирают персонал, управляют компаниями, работают в шоу-бизнесе или продвигают на рынке любые товары, вплоть до танков. О философии вчера, сегодня и завтра — директор департамента философии УрФУ Александр Перцев.

Портал 66.ru запускает совместный проект с радиостанцией «Эхо Москвы — Екатеринбург». Мы будем публиковать интервью с гостями программы «Переходя на личности», которую ведет Маргарита Балакирская. И задавать свои вопросы гостю эфира. Минимум три — от редакции Портала 66.ru. Напомним, программа выходит по средам после 15 часов на «Эхо Москвы — Екатеринбург» 91,4 FM.

— Александр Владимирович, так кем быть лучше: директором или все-таки деканом?

— Ну, директор — это должность, которая назначается. Если вообще попытаться философски к этому делу подойти, то вот Аристотель разделял разные формы правления. Он сказал, что монархия в период преобразования предпочтительнее, чем всякого рода демократия или аристократия, потому что должна быть единая воля, которая должна все преобразовать.

— Сейчас настолько в УрФУ все централизовано?
— Ну, ректор у нас назначается, у нас назначаются директора институтов и назначаются директора департаментов.

— Вам это нравится?
— Весь вопрос в том, насколько ты разделяешь ту линию, которую сейчас проводят. Я считаю, что нам надо, конечно, поменяться. Надо, чтобы то, что делает УрФУ, было востребовано как промышленностью, так и народом. Вот для меня высшая оценка философского факультета была три года назад, когда 20 мест было бесплатных и пришло 104 человека поступать платно. Итого 124. И люди проучились уже 4 года, никто из них ни о чем не жалеет. Правда, их осталось меньше, 70 выдержали наши горнила, они все при работе уже на четвертом курсе.

— Как вы сделали философию самоокупаемой? Как вам это удалось?
— Что значит самоокупаемой? В 1991 году вся та философия, которой занимались прежние философы и родители нынешних абитуриентов, она закончилась, когда КПСС объявили организацией, причастной к перевороту и, стало быть, преступной. Когда запретили диамат, истмат, научный коммунизм как всю эту идеологию. Ну, представьте себе: все науки, которые вы преподавали на философском факультете, запрещены вообще. Как можно людей позвать, чтобы они занимались философией? И потом, главного родители не понимают. Дети-то приходят — у них первый вопрос: интересно ли учиться? А родители спрашивают, смогут ли выпускники потом зарабатывать. Такие вот дурацкие загадки.

— Все-таки за хорошее образование надо платить?

— За хорошее образование платить надо. Мы выдумали пять специализаций новых на философском факультете. Я их перечислю в двух словах. Философская антропология — это что-то такое немножко глубже, чем психология. Психология только наблюдает, как оно есть, мы еще отвечаем, почему оно так есть.

Второе — это социальное управление. Мы воспитали первого и последнего госсекретаря России Геннадия Бурбулиса. Если УПИ воспитало Ельцина, то мы — его помощника. Хорошо это или плохо, каждый решает сам.

Третье направление — эстетика, арт-бизнес. Мы не просто готовим людей, которые что-то понимают в искусстве, — они могут что-то сделать. Например, выпускница Лена Вакулина, которая одно время делала радио «Пилот», а сейчас — директор групп «Глюкоzа» и «Серебро». Это человек, который умеет организовать искусство. Ну еще, например, директор «Гринвича» — наш выпускник.

— Это все философы?
— Были философы двух типов: одни приходили к человеку и говорили: «Выкинь из головы все свои дурацкие мысли. Я тебе заложу хорошие, правильные, умные». А другие говорили, что ты тоже много чего повидал в жизни, но стесняешься сказать об этом. Я тебя научу, как сказать, я тебя научу хорошо выражать свои мысли. Я скорее философ второго типа. Сократ говорил: «У меня мама была акушерка, повивальная бабка. И я точно так же учу людей разродиться мыслью». Вот и я помогаю ему высказать, что он знает. Когда он входит во вкус, он во мне, может быть, уже больше не нуждается.

— Есть мысли у студентов, которые вас удивляют? Или вас уже невозможно ничем удивить?

— Сложный вопрос, потому что во мне, конечно, и от первого философа что-то есть. Я знаю такие высоты мысли, на которые надо забираться всю жизнь. У нас народ сегодня, который учится, он вообще в основном ориентирован на то, что наблюдаемо. Ему очень трудно подумать о чем-то таком, чего он не видел. Понятие «поверхность» его ставит в тупик. Хочется, чтобы опыт, который сегодня человек наш получил, пошастав по миру, чтобы он как-то оформился в голове, помочь этому делу. И тогда мы будем иметь самых продвинутых людей.

— Лок, по-моему, говорил о том, что университет — то место, где разгадывают загадки Бога. Интересно, какие-то загадки Бога в УрФУ разгадывают или нет?
— У Лока была очень интересная концепция. Это мыслитель 17-го века. Англичане, они были все протестанты, а у Лока были очень сложные отношения с папой. Он сказал, что папа не любит новорожденного сына. Папа его не любит и в 2 года, и в 3 он папе не интересен. Папу надо собой заинтересовать. И вот в 14 лет, когда парень успешно учится, развивается, занимается... Если он папу удивил какой-то мыслью, умением, тогда папа начинает обращать на него внимание, приближает его к себе. К 21 году они становятся друзьями.

С Богом должны быть точно такие же отношения, потому что он наш Отец. Так говорил Лок. Бог смотрит на человека и ему не интересно, как ты там какую-то примитивную пищу добываешь, какими-то примитивными вещами занимаешься. Даже когда ты занимаешься экспериментальной физикой, ты не интересен. А вот когда ты попытаешься разгадать загадку Бога... А она состоит в том, что есть общего между биологией, химией и математикой, например, — вот тогда ты подбираешься к замыслу мира. И Бог говорит: «О! Парень-то вырос! Он уже может понять, чего я ему там загадывал!»

Вот в этом смысле Лок говорил про загадку Бога. Как видеть мир и все науки в целом, увидеть, где ты находишься во вселенной. Я считаю, что это и есть философия.

— Вы рассказали сейчас практически все про Лока, но не ответили на вопрос про УрФУ.

— Представьте, было очень хорошее оборонное предприятие или режимный объект. И была юдоль какой-то такой вольницы, которую мы с вами заканчивали. Где были возможны любые дискуссии, любые формы одежды и т. д. А мне сейчас выдали пропуск. Новый, чтоб вы поняли. У меня там есть три картинки: на одной написано «24» — это означает, что круглосуточно могу ходить в университет. На другой нарисовано два человечка — это означает, что я могу водить гостей. А третья — это фотоаппарат. То есть я могу фотографировать в помещениях УрФУ.

Вы знаете, что значительная часть УПИ недоступна для посещения?

— Да, там охрана стоит, все достаточно строго.
— Там не просто охрана, там режимный объект, секретная часть. И вот из этого секретного объекта надо сделать открытый университет. Надо, чтобы у нас учился каждый шестой или каждый пятый человек иностранец, но при этом в половину здания мы их пускать не можем.

— Но это вопросы безопасности, не правда ли?
— С одной стороны, мы говорим: давайте пустим всех, сами будем ездить по всему миру; с другой стороны: извините, ребята, вы — носители государственной тайны. На режимном объекте все делается с разрешения командира.

У нас в УрГУ, наоборот, была безбрежная демократия. И что из слияния вообще абсолютно противоположных начал получится? Я над очень многими вещами начал задумываться, пообщавшись с прекрасными ребятами из УПИ, которые умеют делать руками все. У них военная дисциплина, у них ответственное отношение к жизни, но иногда им не хватает легкомыслия.

— Как можно померить эффективность работы департамента философии в рамках УрФУ?

— Эффективность? Относительно. У нас народ где-то к четвертому курсу не только нашел работу, но и сам ее создал. Эффективность еще и в том, что 104 человека приходят учиться платно, это где-то 80 тысяч рублей в год. Кстати, в три раза меньше, чем в МГУ, но по качеству мы ничуть не хуже. Мы говорим, что мы за эти деньги научим хорошо думать, хорошо писать и хорошо говорить. Хорошо думать учат некоторые факультеты, но не говорить. Некоторые хорошо говорят, но совершенно нехорошо думают.

Предположим, в условиях рынка вы сделали отличный танк. Но вы его не продадите, если у вас в конце производственной цепи не будет говорливого гуманитария, который расскажет, почему именно ваш танк надо купить. Сегодня танки прыгают, вальс танцуют, чтобы их продали. Но надо еще уметь подать, надо правильно рассказать о своей продукции.

— В каких отраслях сегодня, по вашим ощущениям, больше всего философов?
— Одна треть — это преподавание и наука. Еще одна треть — это бизнес, в основном работа с персоналом, вопросы корпоративной культуры, все эти моменты особенно важны на фоне 90% текучки кадров на предприятиях. Третье — это художественные всякие разные дела, организации фестивалей, кинорежиссура и прочее...

— Вы можете сравнить отношение к науке в советские времена и теперь? Когда философия была под прессингом идеологии...

— Были люди, которые как-то не подпадали под партийный пресс. Это была внутренняя миграция. Знаете, Жванецкий как-то сказал: «Не пускают тебя за границу — путешествуй вглубь материи». И мы путешествовали. Это во-первых. Во-вторых, что значит прессинг? Прессинг может быть только чего-то тупого, что ты не понимаешь. Надо плыть вместе с рекой, надо ориентироваться, надо использовать течение, и тогда ты прессинга не чувствуешь.

— Но у вас была возможность не быть рупором этой реки?
— Дело в том, что, особенно в последние годы существования КПСС, общества «Знание» и системы партполитпросвета, все определялось тем, ходят к тебе люди или нет. Было простое соображение: если к тебе не ходят в Университет Марксизма-Ленинизма, значит, ты плохо работаешь. Поэтому свобода слова с 1982-83 гг. была весьма значительная. Вы не поверите, но вот в Верх-Невинский партийный университет записывались люди по три раза. Добровольно. Потому что там выступали такие люди, как, например, Владимир Иванович Шихов. Он все знал про всемирную историю. Он переворот в Чили предсказал за три года. Это были высочайшего полета люди.

Сегодня народ знает несколько языков: русский, командирский и матерный. Учится в «Доме-2», его же и заканчивает, в общем и целом. Расслабился народ, отдыхает. Пора бросать расслабляться и начинать напрягаться.

— А верно, что хороший философ мог быть партийным?
— Дело в том, что был такой порядок вообще: все идеологические факультеты, в том числе и исторический, и философский, были так называемой номенклатурой райкома партии. Сейчас вы не знаете, к нам поступали на факультет по рекомендации обкома партии. Приходили люди 17-18 лет с рекомендацией губернатора по-нынешнему. Как они? Ну, газеты выпускали, активно там участвовали в работе. И у нас была единая парторганизация, три четверти которой составляли студенты. У нас студенты могли выгнать декана из партии. На собрании просто. Взяли проголосовали — у них квалифицированное большинство. Это было такое право, но надо было его использовать. Надо было мужество иметь.

— Многие говорят о том, что нужна национальная идея России. Нужна ли она действительно? И какой бы она могла быть?
— Национальная идея, может быть, скажу что-то непопулярное, прекрасно сформулирована Путиным. Это конкурентоспособность. Мы должны быть не хуже, а то и лучше. Китайцы сейчас говорят так: «Тот, кто создал товар, который можно продать внутри страны, молодец. Но кто создал товар, который можно продать за рубеж, — национальный герой». Вот таким образом надо ставить вопрос.

— В России сейчас возможна революция?

— Есть три признака, которые характеризуют революционную ситуацию. Низы больше не могут жить по-старому, верхи не могут управлять по-старому плюс крайняя революционизация народных масс (имитирует характерную картавость, — прим. авт.). Так говорил Владимир Ильич Ленин.

Низы не могут жить сейчас по-старому? Низы по домам расползлись и везде, включая хрущобы, делают евроремонты. Посмотрите, сколько продаж стройматериалов. Народ занят своими делами.

Верхи могут править? Верхи еще даже ни на какие властные рычаги не нажимали. Пока все само собой происходит.

А революционизация... Я не знаю. Войну никто не проигрывал, кризиса нет. Понимаете, есть такой закон у политиков, что, если народ находится в покое, никакая сила его не выведет оттуда. А когда народ находится в беспокойстве, никакая сила это не потушит. Вот это как раз я сейчас не чувствую.

Василий Шевченко