«Начинается регистрация на рейс AT 23/3 по маршруту Акваполис — Новые Афины» — вспыхнула голографическая надпись под потолком. — «Пассажиры приглашаются к первому терминалу». Люди начали подниматься из кресел, потянулись к приветливо распахнувшейся двери терминала, на минуту сотворив что-то отдалённо смахивающее на сутолоку. Лучшего момента не выбрать. Клим скользнул взглядом по лицам, по фигурам. Задержался на девушке в лёгком костюме, янтарном, с лазурными вставками: блуза без рукавов и короткие, до колен, штаны с накладными карманами. Подбородок задран, грудь гордо выпячена, лиловый загар на голых руках и лодыжках, густые волосы отливают синевой — отличный экземпляр, скорее всего, второе поколение. Годится!
Клим решительно двинулся наперерез потоку, сунул руку в карман куртки. Пальцы сжали футляр, щёлкнул зажим. На миг прошибло ознобом. Он тут же одёрнул себя — глупости! Опасности нет, Эдвард же объяснял.
Руку он выдернул в последнюю секунду, уже споткнувшись об янтарный, в тон комбинезона, чемодан на колёсиках. Пошатнулся, теряя равновесие, уцепился за первое подвернувшееся, чтобы не упасть. За плечо девушки. Не уцепился — схватился и мгновенно отдёрнул пальцы. Мерзко стало от прикосновения к серовато-лиловой нечеловеческой коже.
— Ох! — девушка дёрнулась от неожиданности. — Что вы себе позволяете?!
Клим попятился, втянул голову в плечи, опустил глаза. Спрятал руки обратно в карманы.
— Извините, я нечаянно…
— Нечаянно! Смотреть надо, куда прёшь, недомерок! Что, глаз нет? Или мозгов?
Клим, наконец, поднял голову. Девушка была выше его ростом, смотрела сверху вниз. Маленький рот с фиолетовыми губками, острый подбородок, а глаза большие, изумрудные. Так и сыплют злыми искрами.
— Вижу, что мозгов! Ногти стричь и то ума не хватает! — девушка тёрла ярко-лиловую царапину на руке. Впрочем, ни капельки крови не выступило — у этих синеволосых всегда так.
— Извините…
Люди, спешащие к двери терминала, огибали их, поглядывали кто с интересом, кто насмешливо.
— Девушка, что вы на парня напали? — сделал замечание высокий мужчина, тоже синеволосый. Плечи крепкие, мускулистые, но брюшко успел отрастить. — Он же не специально. Ничего с вашим чемоданом не случилось.
Девушка хмыкнула, одарила Клима ещё одним пучком злых изумрудных искр. Развернулась, подхватила чемодан за ручку, поспешила за остальными пассажирами. А Клим вдруг сообразил, что все они — кианетики. Ничего странного — рейс ведь в Новые Афины, на материк. Кто из нормальных людей по своей воле туда сунется?
Клим проводил взглядом недавнюю визави, развернулся, пошёл к выходу из зала ожидания унипорта. По дороге сунул улику в зев утилизатора, набрал номер Эдварда.
Эдвард ответил на звонок только со второй попытки. Клим успел пересечь фойе и спуститься к остановке пневмобуса, когда услышал:
— Да, говори.
— Готово. Подробности при встрече. Куда подъехать?
На том конце молчали. Излишне долго для того, чтобы назначить место.
— Встречи не будет. Сейчас сообщили с проходной — безопасники в лаборатории. Я уничтожу, что успею, но сам понимаешь, если они пожаловали, значит, утечка, будут искать и тебя. Поэтому избавься от смарта и улетай из Акваполиса этим же рейсом…
— Но…
— Надеюсь, успеешь увидеть результат нашей работы.
— Хорошо, я полечу, — последнюю фразу Клим сказал в пустоту.
От смартфона его избавил тот самый утилизатор, что несколько минут назад слизнул содержимое карманов. Клим тайком надеялся, что свободных мест на рейс до Новых Афин не осталось и он сможет с чистой совестью не выполнить распоряжение Эдварда. Но стоило набрать номер рейса, как билетный автомат высветил на табло: «Запрос принят! Идентифицируйтесь для подтверждения оплаты». Клим приложил большой палец к сенсору. Подумал, что служба безопасности легко выследит его по этой транзакции, и в аэропорту Новых Афин его будут ждать… не важно. Увидеть результат это не помешает.
Двери терминала уже проглотили большую часть пассажиров рейса, так что долго стоять в очереди Климу не пришлось. Женщина-контролёр — нормалка с уставшим лицом и морщинками в уголках рта — удивлённо воззрилась на него. Личный досмотр она провела быстро, зато идентификация затянулась. Поверить на слово, что Клим здоров, контролёр не захотела, запросила медицинскую карту, дважды просмотрела её от корки до корки, проверила сроки прививок, иммунопрогноз и возможные противопоказания. Она продержала Клима у стойки дольше, чем любого из пассажиров-кианетиков, хоть у него с собой не было не то что багажа, но и ручной клади. В конце концов пожала плечами.
— И надолго ты туда?
— Дня на два. Или три.
— Надеюсь, за пределы Афин выезжать не собираешься? Постарайся не выходить из помещений без надобности, у тебя плохой прогноз по ультрафиолету. И о респираторе не забывай! Береги себя!
— Спасибо, — буркнул Клим и поспешил к титановой двери шлюзового лифта.
«Пшш…» — зашипела пневматика, мягко, но надёжно отсекая его от родного города. Пол под ногами дрогнул, пошёл вверх. На миг перехватило дыхание. «Ничего страшного, я ещё в Акваполисе!» — поспешил он успокоить себя. Но этого утешения хватило лишь на несколько секунд. Кабина остановилась, дверь распахнулась. По ту сторону её стояла улыбчивая синеволосая и синегубая девушка в белоснежной форменной блузке с эмблемой альбатроса на рукаве.
— Здравствуйте! Пожалуйста, проходите в салон.
Прежде летать самолётами Климу не доводилось. Честно говоря, в свои восемнадцать он вообще не покидал Акваполис. А тут эти кианетики! Едва он вошёл, как оказался в перекрестье их взглядов. На него смотрели с удивлением, с интересом, и хуже всего — с сочувствием! Они смели сочувствовать ему, нормальному, настоящему человеку!
Клим втянул голову в плечи, поспешно прошёл в самый хвост. Свободных мест хватало, потому он проигнорировал номер, указанный в билете, уселся в последнем ряду, укрылся от взглядов. Стюардесса простила ему такую вольность, не иначе, «сжалилась над убогим». И от этого стало ещё обиднее.
Он опасливо огляделся по сторонам, убедился, что никто за ним не следит. Потом повернулся к иллюминатору. За иллюминатором были полсотни метров платформы и — лазоревая бесконечность. Бесконечное небо, бесконечный океан и полоска горизонта разделяющая — нет, соединяющая! — две бесконечности. Клим сотни раз видел эту картинку на экранах головизоров, но ощущения огромности мира, называемого «планета Земля», там не возникало.
…И принадлежит этот мир монстрам, серокожим существам с лилово-синей кровью, «франкенштейнам», решившим, что они и есть люди. А настоящие люди вынуждены прятаться в подводных городах. Безопасных, комфортабельных оазисах, всё более просторных с каждым годом. Не потому просторных, что города растут — их население сокращается. Самый крупный, Акваполис, насчитывает сегодня едва полмиллиона. Два-три поколения — от силы четыре! — и человечество исчезнет окончательно, без боя уступив родную планету синеволосым. А ведь каких-то сорок лет назад их не существовало в природе.
Первая дюжина странных детёнышей появилась на свет в институте биоинженерии и генотерапии Акваполиса. Именно здесь обрела реальность средневековая легенда о людях с «голубой кровью». Именно здесь был синтезирован h-гемоцианин, медьсодержащий аналог человеческого гемоглобина. Понимали его создатели, какой «ящик Пандоры» они открывают? Эдвард Ковальский, тогда младший научный сотрудник, точно не понимал.
«Кианетиками не рождаются, ими становятся. У каждого должен быть выбор!» — под таким лозунгом открытие преподнесли человечеству. Так-то оно так, но операция по замене гемоглобина гемоцианином возможна исключительно в пренатальный период. Как сделать выбор до своего рождения?! Не ты сам, а родители решают, предстоит тебе жить человеком или серокожим монстром. Дальше — больше. Первое поколение кианетиков выросло, повзрослело, и оказалось, что выбрать надо было всего однажды — на все будущие века. Потому что способность воспроизводить гемоцианин передаётся от матери ребёнку в ста случаях из ста. И обратного пути нет, дверь захлопнулась. Эдвард Ковальский, руководитель лаборатории микробиологии, понял это первым. И Клим Ковальский, его приёмный сын, знал, что это означает. История человечества заканчивалась. Начиналась история новой расы. Абсолютно чужой. Враждебной.
Пока человечество тихо вымирало в своих подводных оазисах, кианетики размножались. Они многое успели за сорок лет. Принялись обживать заброшенные города на материках, восстанавливали промышленность и сельское хозяйство. У них теперь были собственное правительство, собственные наука и культура… Да кто их знает, что они затевали, вырвавшись обратно на сушу, подобно доисторическим предкам млекопитающих? Они не просто вырвались из-под контроля, они сами контролировали — «опекали!» — подводные города. Лишь Акваполис пока сохранял автономию. Потому Эдварду и удалось…
— Уважаемые дамы и господа! — прервал размышления Клима мелодичный женский голос, заполнивший салон. — Экипаж приветствует вас на борту нашего комфортабельного лайнера. Мы совершим рейс по маршруту Акваполис — Новые Афины. Время полёта — три часа двадцать минут. Сейчас прослушайте, пожалуйста, инструктаж о правилах поведения в нештатной ситуации…
Уже знакомая Климу стюардесса вышла на середину салона, вынула из багажного ящика оранжевый спасжилет, начала манипуляции в такт мелодичному голосу. Стояла она так, чтобы Клим видел каждое движение. Не иначе, для него это шоу и предназначалось. Кианетикам чего опасаться, с их-то живучестью? Да и видело большинство этот спектакль неоднократно — мотаются по планете туда-сюда, могут себе позволить. Не то что настоящие люди…
Климу захотелось отвернуться, не смотреть на унизительное представление, но он не посмел, дождался, когда шоу закончится. Голос попросил пристегнуть ремни, стюардесса прошла вдоль рядов кресел, удостоверилась, что все послушались. Возле Клима задержалась и подёргала ремень — в самом деле пристёгнут? Он сжался от отвращения, когда серые пальцы чуть не коснулись его, пусть и через ткань куртки. Отвращение прошло быстро, но злость осталась — может, они нормалов недоумками считают?!
Стюардесса ушла, села в своё кресло возле пилотской кабины. А минуту спустя снаружи взревели двигатели, и Клим вдруг ощутил то же самое, что испытывал в лифте, но усиленное многократно. Обернулся к иллюминатору и…
Нет, это было не как в лифте. Там ты знаешь, что поднимаешься, ощущаешь это. Но не видишь! А здесь — покрытая пенными барашками волн поверхность океана стремительно проваливалась вниз. Конвертоплан набирал высоту куда быстрее любого лифта. Не только знать, но видеть, что под тобой многие сотни метров пустоты, было немыслимо. И с каждой секундой этой пустоты становилось больше! Нет, не надо, хватит, и так высоко! Слишком высоко!
Приступ паники навалился на плечи, на лбу выступила испарина. Клим поспешно отвернулся от иллюминатора. И встретился взглядом со стюардессой. Та смотрела прямо ему в глаза, готовая вскочить, прийти на помощь. Этого не хватало! Он заставил себя улыбнуться, вдохнул глубоко, выдохнул. Ещё раз. Подумаешь — высота! Салон лайнера надёжно герметизирован, задохнуться от недостатка кислорода ему не грозит, вывалиться наружу — тем более. Пока шёл к заднему ряду, заметил троих детей. И ни один не испугался при взлёте, не заплакал… Потому что они не люди!
Подъём закончился, лайнер накренился, разворачиваясь, ложась на курс, выпрямился. Гул двигателей стал тише, предупреждающая надпись над головой погасла. Стюардесса, словно демонстрируя, что неудобства и ограничения первых минут полёта позади, расстегнула ремень, встала, скрылась за шторкой служебного помещения. И пассажиры оживились. Громче и веселее сделались разговоры, кто-то уже шёл по проходу к кабинке санузла.
Клим снова отвернулся к иллюминатору, заставил себя смотреть. По внутренностям прокатилось что-то неприятное, подступило к горлу, упало вниз, сделав ноги слабыми и непослушными. Ерунда, нужно только привыкнуть! Он взялся разглядывать лазоревую поверхность, распластанную под ним. Но что там разглядывать? Квадратик взлётно-посадочной платформы давно исчез, белые барашки на волнах с такой высоты не видны…
— Можно здесь присесть?
Голос прозвучал рядом, но Клим не ожидал собеседников, потому не понял, что обращаются к нему. Повернул голову, когда его повторно окликнули:
— Эй, ты меня слышишь? С тобой всё нормально?
В проходе стояла та самая девушка в янтарном костюме, смотрела насмешливо и вместе с тем вопросительно. Клим растерялся, кивнул поспешно. Хотел лишь подтвердить, что он в порядке, но девушка восприняла кивок, как ответ на все три вопроса одновременно. Бесцеремонно уселась в соседнее кресло.
— Я пришла извиниться. Накричала на тебя, обозвала. Прости, пожалуйста. Честно говоря, я подумала, что ты хам и обдолбыш. Из этих, что на транквилизаторах живут. Ты первый раз летишь, да? Страшно? Ничего, это пройдёт. Мне тоже страшно было, когда я первый раз из Акваполиса улетала.
Клим растерялся:
— Почему из Акваполиса?
— Я там родилась. Выросла, школу окончила, затем улетела на сушу. А родители и сейчас там живут… Мама живёт, папа умер три года назад. Я к маме каждые два месяца в гости прилетаю, так что давно привыкла к самолётам. — Она вдруг фыркнула. — Не смотри на меня так! Разумеется, мои родители натуралы, потому вынуждены жить в Акваполисе. Или ты подумал, что я кианетик второго поколения? Спасибо за комплимент, но вынуждена тебя разочаровать. Первый ребёнок второго поколения появился на свет девятнадцать лет назад, а я значительно старше! Мне — двадцать семь, мы стареем медленнее. Ой, я же не представилась! Кира. Папе имя не нравилось, но мама настояла — сказала, что у неё обязательно будет дочь Кира. И пошла на операцию. Она сильно болела после этого, потому я осталась единственным ребёнком в семье. А мне так хотелось братика или сестричку! Но нет, так нет. Зато у меня обязательно будет много детей — не меньше пяти! Человечеству необходимо поскорее восстановить популяцию, вновь заселить Землю. Правда, не знаю, как смогу это с работой совместить. Я окончила аспирантуру, пишу диссертацию по восточно-европейской архитектуре двадцатого века. Ничего, успею и одно, и другое. Говорят, средняя продолжительность жизни кианетика — двести лет. Конечно, пока этого никто на практике не проверил, но, надеюсь, правда. Представляешь, двести лет! Сколько всего можно сделать. Вот как бы ты ими распорядился?.. — Она осеклась, сообразив, что сморозила глупость. — Прости, пожалуйста…
На минуту между ними повисла напряжённая тишина. Но долго молчать синеволосая не могла:
— Вот, я о себе всё рассказала. Твоя очередь. Как тебя зовут, чем занимаешься, кто твои родители? Рассказывай, ты же на меня больше не сердишься?
Клим сидел, придавленный этим шквалом болтовни, неспособный переварить её. Надо же, снизошла — делает вид, что с ровней разговаривает. У них что, мода такая пошла — опекать «убогих»? Пока те окончательно не вымерли. Хотелось крикнуть в ответ: «Топай, откуда пришла! Не нужны мне ваши подачки! О себе лучше побеспокойся!»
Он сдержался.
— Клим, учусь в колледже, на втором курсе. Родители… родной отец умер давно, я его и не помню. А мама — когда мне одиннадцать было. Меня отчим воспитал.
— Соболезную… А в Новые Афины ты зачем летишь?
— Ну… просто так, посмотреть.
— Да? А давай я для тебя экскурсию устрою? Ты сколько времени планируешь на материке пробыть?
Клим пожал плечами:
— Дня два или три, — повторил то же, что сказал контролёрше в унипорту.
— Замечательно, успеем в археологический заповедник съездить. Или… в заповедник не нужно? Ничего, в городе тоже много интересного. Поселишься у меня — у меня двухкомнатная квартира. И не переживай, мой парень не приревнует. Потому что у меня его нет, я свободная девушка! Так что, согласен?
Клим помедлил. Они с Эдвардом и не надеялись на такую удачу. Да, теперь он наверняка увидит результат. Он кивнул.
— Отлично! — девушка схватила его за руку, заставив непроизвольно дёрнуться. — Давай составлять план экскурсии.
Грозовой фронт настиг самолёт внезапно. Для Клима, во всяком случае. Сиденье на миг исчезло, к горлу подкатила тошнота, и тут же зажглась предупреждающая надпись, а мелодичный голос сообщил:
— Лайнер вошёл в зону турбулентности. Просьба пассажирам вернуться на свои места и пристегнуться.
Клим выглянул в иллюминатор. Куда только подевалась лазурная бесконечность! Вокруг лайнера громоздились грязно-белые клочья ваты. Впереди и справа по курсу они сгущались, темнели, становились непроницаемыми… Ба-бах! Ослепительно-белый столб пробил черноту, вонзился в скрытый тучами океан.
— Ого! — Кира перегнулась через подлокотник. — Здорово!
Клим вжался в спинку, чтобы ненароком не прикоснуться к кианетке. Впереди по курсу вновь сверкнуло. Картинка за иллюминатором дёрнулась, провалилась вниз. Самолёт задирал крыло, меняя курс.
Внезапная смена вектора скорости толкнула девушку на Клима:
— Ох!
Она отстранилась, но самую малость. Клим продолжал ощущать её тело сквозь тонкую ткань куртки.
— Ты можешь сесть прямо? — не выдержал он.
— Да, конечно. Извини.
Она выполнила просьбу. Пояснила:
— Я никогда сквозь грозу не летала. Интересно посмотреть.
Клим ничего интересного в грозе не находил. Видеть её на экране головизора одно, а наяву — другое. Что если этот жуткий столб пламени попадёт в самолёт? Впрочем, угроза была явно воображаемая, пилоты не станут подвергать пассажиров опасности. Сверкающая молниями туча уходила назад и вниз, впереди была лишь белая вата. И, кажется, голубые прорехи кое-где просвечивали.
Огонёк под крылом лайнера Клим засёк боковым зрением. Сначала решил — это сигнальный фонарь. Затем сообразил — нет, не фонарь. Оранжевый шар висел примерно в метре от гондолы двигателя, то приближаясь к ней, то отходя в сторону. Но от самолёта не отставал, точно был привязан к нему невидимой нитью.
С минуту Клим следил за шаром. Потом не выдержал, спросил у соседки:
— Посмотри вон там, под крылом. Это… шаровая молния, правильно?
Девушка ответила не сразу. А когда ответила, голос её сипел:
— Д-да… Не бойся, она не взорвё…
Молния взорвалась.
Яркая вспышка, заставившая моргнуть, хлопок, еле слышный за шумом двигателей. А в следующий миг добрая половина крыла исчезла. И тише сделалось — турбина замолкла, из неё повалил чёрный дым.
Увиденное казалось Климу наваждением. Но тут самолёт споткнулся. Изуродованное крыло перестало держать титановую птицу, она сорвалась, опрокинулась на бок, начала терять высоту. Киру швырнуло на Клима, но теперь он даже не заметил этого. Он словно оказался внутри голофильма. Разум не мог принять реальность происходящего. Плакали дети, визжали и кричали взрослые, кто-то пытался вскочить с кресла и не мог — потому что кресла оказались приклеены к стене салона. И душераздирающий свист снаружи.
— Экстренная посадка! — заглушил звуки голос из динамиков. Не тот, мелодичный, бархатный, что звучал прежде. Властный, командирский. — Пассажирам надеть спасательные жилеты. Оставаться на местах и не расстёгивать ремни до особого распоряжения!
Медленно, с натугой, искалеченная птица выровнялась. Она по-прежнему неслась вниз, но траектория снижения сделалась более пологой. Клим напряжённо вглядывался в белую вату. Посадка? Но куда? Внизу ведь океан! Или они уже над сушей?..
— Ты чего ждёшь?! Жилет надевай! — дёрнула за плечо соседка. И не дожидаясь реакции, принялась напяливать на Клима спасжилет. — Не надувай пока, а то застрянешь между кресел. Да ты хоть помнишь, как его надувать? Вот эту штуку потянуть надо.
Клим кивнул, не до конца понимая, что ему говорят. Он не мог оторвать взгляд от иллюминатора, как будто ему, а не пилотам предстояло выполнить экстренную посадку.
Ватная пелена лопнула, разлетелась клочьями. Океан был близко. Слишком близко! Пенные барашки волн неслись навстречу. Ближе, ближе, ближе…
— Не бойся, пилоты опытные, посадят самолёт на воду, — Кира сжимала его руку. — Если салон разгерметизируется, переберёмся на плоты, дождёмся спасателей. Лишь бы шторм не усилился.
Шторм? Ну да, это шторм. Клим сглотнул, представив себя среди вскипающих пенных шапок. Нет уж, пусть самолёт благополучно приводнится…
Двигатель внезапно взвыл, машина дёрнулась, как бы пытаясь остановить падение. В корпус что-то ударило, завизжал раздираемый металл, завизжали люди, сиденье рвануло в одну сторону, в другую, ремень больно впился в живот. А потом… Клим выпучил глаза. Салона перед ним больше не было. Вместо него — грязно-зелёная всклокоченная стена воды. Он открыл рот, готовый завопить от ужаса. И захлебнулся этой водой. Горько-солёной водой океана.
Звуки исчезли мгновенно, только в ушах звенело. Он не успел понять, что происходит. Кто-то отстегнул ремень, выдернул из кресла. Спасжилет начал увеличиваться, разбухать, властно потянул его вверх.
Клим вынырнул на поверхность, набрал полную грудь воздуха, закашлялся. На счастье, его не накрыло волной, наоборот, подбросило вверх. Десять секунд, чтобы успеть отдышаться. А затем — вниз, в ущелье между водяными горами. И снова вверх. И вниз. В мокасины набралась вода, они отяжелели, точно обзавелись свинцовыми подковами. Если бы не спасжилет, они утянули бы его на дно, однозначно. Следовало расстегнуть липучки, сбросить их, но дотянуться не получалось…
— Клим! Клим! — Кира была рядом. — Держись за меня! Поплыли к острову!
— К… какому острову?
— О который самолёт разбился! Вон там, смотри!
Их подбросило на очередной гребень, и Кира развернула Клима, показывая. Он не разглядел ничего, кроме волн, но кивнул утвердительно. И позволил тащить себя. Какая разница, куда? Мозг пребывал в ступоре, оттого явь казалась сном, кошмаром.
Остров всё же существовал. Камень посреди моря, поднимающийся над поверхностью едва на три метра. Волны налетали на него, разбивались о крутые бока, захлёстывали до самой макушки.
Кира не сунулась прямиком к камню, потащила Клима вокруг. С подветренной стороны волнение было куда тише. И ещё здесь нашлась трещина, раскроившая камень-остров пополам. Достаточно широкая, чтобы человек мог вскарабкаться по ней. Кира выбралась первой, схватила Клима за руку, помогла.
Ощутить твердь после болтанки на волнах, увидеть хоть какое-то подобие стен рядом с собой было невообразимо приятно. Ни жёсткое каменное ложе, ни грохот прибоя, ни брызги, то и дело обдававшие с головы до пят, не могли испортить удовольствие. Клим растянулся на камнях, позволил снять с себя спасжилет, обувь. И провалился в забытьё.
Очнулся он от непонятного дискомфорта. Целая минута понадобилась, чтобы вспомнить, где он очутился и почему. И понять, откуда исходит опасность. Солнце! Грозовой фронт отступал, над головой ещё висело белёсое покрывало, но западная треть небосклона уже очистилась от туч. Опускающееся к горизонту солнце светило прямо в расселину, обжигало Климу лицо, кисти рук.
Он заскулил от навалившегося ужаса. Сколько он провалялся под солнцем? Час? Два? А может быть сутки?! Смарт он выбросил в унипорту, потому который сейчас час, который день, понятия не имел. Да и вряд ли смарт выдержал бы «купание» в океане.
Клим вскочил на четвереньки, покарабкался вверх, к гребню островка, надеясь укрыться за ним. Тщетная надежда! За гребнем оказалась лишь небольшая площадка, а дальше — гладкий «лоб», уходящий почти отвесно в воду. Отполированный ветрами и штормами камень, ни былинки, ни травинки.
Зато ближе к восточному горизонту, там, где ещё бушевала гроза, виднелась настоящая суша. Большой остров или материк? Самолёту не хватило самую малость, чтобы добраться туда. Или пилоты специально опускали машину на воду?
На площадке сидела Кира и смотрела вниз. Шторм утихал. Волны ещё накатывали на каменный «лоб», разбивались брызгами пены, но прежней силы в них не было. И, казалось, ничего не угрожает человечку в спасательном жилете, что качался на их гребнях, ничего не мешает доплыть до расселины и выбраться на твердь. Однако плыть человечек не пытался. Потому что был мёртвым.
Ребёнок. Мальчик лет шести-семи. В самолёте он сидел двумя рядами ближе, чем Клим. Синеватые волосы, серая кожа лица, чёрно-жёлтая полосатая майка. Глаза мальчика были широко открыты, смотрели куда-то вдаль. Цвет их Клим разглядеть не мог, но отчего-то решил, что они ярко-зелёные, изумрудные. Как у Киры.
Он повернулся к девушке.
— Что с ним случилось? Я думал, кианетики живучи, как…. ну, выносливее людей.
Кира взглянула на него непонимающе:
— Да, мы можем обходиться без кислорода достаточно долго. Но жабр-то у нас нет, чтобы дышать под водой! Наверное, его волной накрыло, перевернуло лицом вниз, а взрослых рядом не было, чтобы помочь. Испугался, растерялся, захлебнулся…
Она вдруг всхлипнула, закрыло лицо руками. Клим удивлённо посмотрел на неё:
— Ты его знала?
— Нет, но… какая разница? Это неправильно! Он же ребёнок, малыш совсем! Дети не должны умирать!
Клима передёрнуло, руки сами собой сжались в кулаки.
— Детёныши-кианетики умирать не должны, ты хотела сказать?! В Акваполисе каждый день умирают двадцать-тридцать детей! Большинство и до года не доживают. Это нормально, да, правильно?! А то, что один ваш захлебнулся — неправильно?!
Девушка попятилась от него к краю площадки:
— Ты что говоришь? Конечно, это неправильно. Дети в подводных городах умирают, потому что их мамы отказываются от операции, надеются на везение. Это же глупо…
— Глупо?! А ты знаешь, что ожидает женщину после твоей хвалёной операции? Отравление соединениями меди, тяжелейший токсикоз! Это те, кто идёт на операцию, рассчитывают на везение. Говоришь, у тебя нет братьев и сестёр? А у меня — были, трое! И все умерли, не дожив до года. Эдвард не разрешал делать операцию, но мама очень хотела ребёнка от него, — пусть даже кианетика! И ей «не повезло».
— Мне жаль… Но ведь это был её выбор, её свобода воли. По статистике смертность среди рожениц, перенёсших операцию — двадцать три процента. Но зато ребёнок-кианетик выживает стопроцентно, а дети-нормалы — один из трёх. Да и что потом за жизнь у них? Так может, риск того стоит?
— Ещё бы! Наши женщины ценой своей жизни должны увеличивать ваше поголовье! Только зачем это вам теперь? Вы и без нас прекрасно размножаетесь! Сколько детёнышей ты планируешь завести? Пять? А почему не десять? Материки большие, места всем хватит. Люди же там все вымерли! Включая детей.
— Но ведь не из-за гемоцианина! Наоборот, он стал спасением для человечества. Иначе действительно не было бы надежды. Подводные города построили не от хорошей жизни. Люди подорвали свой иммунитет антибиотиками, синтетической пищей, химическим и радиоактивным загрязнением, гербицидами и пестицидами — да всего не перечесть! Планета вымирала — почти десять миллиардов в середине двадцать первого века и чуть больше одного к концу двадцать второго. Оставшиеся пытались спастись тотальным контролем над средой обитания — воздухом, водой, пищей — потому отгораживались от окружающего мира титановыми куполами и стометровой толщей воды. Но это была только отсрочка приговора. Если бы не синтез гемоцианина…
— …люди бы нашли выход! Обязательно нашли!
— Это и есть выход! Кислородный обмен на основе меди оказался непробиваемым щитом на пути вирусов и микробов. Понадобятся тысячи, десятки тысяч лет, чтобы естественные мутации создали нечто, способное его пробить. Чего ещё желать?
— Именно — «чего желать!» Все смирились, перестали искать другое, человеческое решение. Это же так здорово — сдохнуть и отдать планету монстрам! Живучим, плодовитым и абсолютно здоровым!
Он замолчал, захлебнувшись злостью. Молчание длилось долго. Затем Кира ответила. Едва слышно в шуме прибоя:
— Мы такие же люди, как и вы. За что ты нас ненавидишь? За то, что у нас другой цвет крови?
«Господь сотворил людей по своему образу и подобию. А кианетики — подобие дьявола, созданное по его наущению!» — хотел бросить в ответ вычитанную где-то сентенцию Клим. Промолчал, вовремя сообразив, как глупо прозвучит подобное обвинение.
Не дождавшись ответа, девушка вдруг вскочила и ласточкой нырнула в воду. Клим опешил, не понимая, зачем она это сделала. А Кира ухватила мёртвого мальчика за спасжилет, потянула прочь от островка. Убедившись, что к камням его вновь не прибьёт, отпустила, поплыла обратно. Она обогнула островок, пропала за выступом скалы, а Клим всё смотрел на яркое пятнышко, прыгающее по волнам. И думал, что этому мальчишке повезло.
Укрыться от солнца на голых скалах было невозможно. Оставалось поднять воротник куртки, втянуть голову в плечи, спрятать руки в карманы и надеяться, что вечером интенсивность облучения невысока.
— Клим, ты, наверное, пить хочешь?
Он вздрогнул от неожиданного вопроса, обернулся, готовый ответить что-нибудь резкое. И почувствовал — во рту и впрямь пересохло. Пока не задумывался об этом, жажда не давала о себе знать, таилась где-то внутри. Но теперь накатила со всей силой.
Он подозрительно уставился на девушку — издевается, что ли? Но та и не собиралась шутить:
— Здесь немного пресной воды есть. После дождя осталась.
В выемке под стенкой расселины в самом деле темнела лужица. Клим присел над ней, недоверчиво зачерпнул воду рукой, помедлил. Покачал головой с сожалением:
— Мне нельзя. В ней полно микробов, а у меня ничего дезинфицирующего нет.
— Какие микробы, она же дождевая! Здесь солнце и океан всё дезинфицировали.
— Нет.
Он выплеснул воду назад в лужицу. И тотчас жажда стала ещё сильнее. Лучше бы и не знать об этой луже! Ничего, он потерпит…
Не удержавшись, спросил:
— Как думаешь, спасатели нас найдут?
— Конечно! Нас уже ищут. Как только шторм уйдёт, появятся и самолёты, и корабли. Вот посмотришь, солнце сесть не успеет, а они будут здесь.
Кира не угадала. Солнце опустилось за горизонт, небо потемнело, набрало черноты, в западной его половине зажглись звёзды, а спасатели так и не пришли. В конце концов девушка сдалась, выбрала место поровнее, устроилась спать.
Клим сидел на площадке, сколько мог. Боролся с усталостью, сделавшей веки свинцовыми, с голодом, неприятно ворочавшимся в желудке, а главное — с жаждой. Уговаривал себя, что человек способен обходиться без воды довольно долго. Потом стало совсем невмоготу. Воровато прислушиваясь к сонному дыханию девушки, он заполз в расселину, впотьмах нашёл заветную выемку… и принялся лакать воду, словно собака. Вода была тёплая, солоноватая — во время шторма брызги волн окатывали островок до самой макушки — но, несмотря на это, первые глотки были неимоверно вкусны! Он еле нашёл силы, чтобы остановиться.
Мелькнуло запоздалое раскаяние — если в течение двух дней спасатели их не найдут, будет поздно. Тут же посмеялся мысленно над собой — да, будет поздно. Но вовсе не из-за выпитой воды. Всё, что он сделал, окажется напрасным. И ещё страшнее — бесполезным станет сделанное Эдвардом.
— Клим, Клим, самолёт!
Он вскочил и от возгласа, и от того, что его бесцеремонно тормошили за плечо. Было раннее утро, солнце поднялось над горизонтом едва на ладонь. Его лучи пока не доставали до расселины, здесь было сыро и прохладно. За ночь шторм стих окончательно, море и небо вновь выглядели лазурной бесконечностью. И оттуда, из этой бесконечности, отчётливо доносился гул самолётного двигателя.
— Где он?!
— Вон там, смотри!
Климу пришлось щуриться несколько минут, чтобы разглядеть серебристую точку. Самолёт кружил над дальней сушей, то опускаясь ниже, то поднимаясь вверх. А затем… затем он пошёл на посадку!
— Эй, мы здесь! Здесь! — Кира забралась на гребень островка, кричала, махала руками над головой. Клим присоединился к ней:
— Сюда! Сюда летите!
Самолётик подкатил по воде к самому берегу. Что там делалось, разобрать было невозможно, но на затерянный в океане камень пилоты точно свои бинокли не наводили.
Клим присел обессилено.
— Почему они нас не ищут?
— Наверное, после удара самолёт сумел пролететь довольно далеко. Люди выбрались на берег, а в воду упали лишь те, кто в хвосте сидел. Сейчас вывезут спасшихся, определят, кого не хватает, и продолжат поиски.
Объяснение Киры было вполне логичным. Но Клима оно не устраивало.
— И скоро они их продолжат?
— Не знаю. Не исключено, ещё сутки подождать придётся.
— Сутки?! Да я не выдержу здесь сутки! — заметив непонимание на лице девушки, он поспешил объяснить: — У меня плохой прогноз по ультрафиолету, мне нельзя долго на солнце. А здесь и тени нет!
Кира наморщила лоб, помолчала, раздумывая. И решительно кивнула головой:
— Тогда мы к ним поплывём! Как говорили древние, если гора не идёт к Магомеду, то Магомед идёт к горе.
Клим опешил. Смерил взглядом расстояние до суши.
— Это же далеко! Мы не доплывём.
— В спасжилетах доплывём. Полтора-два часа, и будем там.
— А если самолёт улетит?
— Как улетит, так и вернётся. В любом случае, там у тебя будет тень. Чего сидишь? Надевай жилет и поплыли, пока солнце низко!
Заставлять упрашивать себя Клим не стал. И вовсе не из-за спасительной тени.
Плыть, когда волн нет, оказалось легко. Правда, от попыток Клима загребать руками и ногами проку было мало, но Кира оказалась на удивление сильной, тащила его, как заправский буксир. Так что Клим мог сосредоточиться на самом важном — мысленно уговаривал спасательный самолётик не улетать. Снизу его видно не было, но раз не гудит в небе, значит, пока не взлетел?
Ни по времени, ни по расстоянию Клим ориентироваться не мог. Возможно, они проплыли двести метров, а может и все пятьсот. Но неожиданно Кира остановилась. Беспокойно заозиралась по сторонам.
— Что случилось? — потребовал объяснения Клим — Ты устала?
— Акулы!
— Что?
Клим хотел тоже обернуться, но это не понадобилось. Чёрный треугольный плавник прорезал водную гладь прямо перед ними. Мышцы мгновенно одеревенели от ужаса.
— Назад, быстро! — скомандовала Кира и, не дожидаясь, пока Клим разберётся, что делать, схватила его за жилет, развернула, потянула за собой.
Они старались изо всех сил. Но для акулы их потуги выглядели смешным барахтаньем, не иначе. Она нарезала круги вокруг них снова, и снова, и снова. А потом Клим понял — не круги! Спираль, затягивающуюся с каждым витком.
— Плыви сам, я её отпугну!
Кира оттолкнула его, начала отдирать липучки собственного жилета, выпуталась из него, достала из кармана штанов складной ножик. Это «оружие» выглядело по меньшей мере смешно. Но Климу было не до смеха. Он заколошматил руками и ногами по воде, пытаясь повторять движения девушки. Получалось отвратительно. Но хоть и медленно, он всё же продвигался вперёд, к еле заметному над водой спасительному камню. По сторонам он не смотрел. Не то, чтобы не успевал — страшно было смотреть. Он ощущал, как вскипает вода, толкает волной то с одной стороны, то с другой. И ждал, что сейчас полоснёт по ногам боль… или сейчас… или…
Он сам не понял, как добрался до острова. И лишь поравнявшись с заветной расселиной, опомнился, пробкой выскочил из воды, вскарабкался на самый гребень. И услышал сзади:
— Клим, п…помоги…
Оглянулся. Кира цеплялась левой рукой за выступы камня как-то неловко, беспомощно. Клим опасливо огляделся и, убедившись, что треугольного плавника поблизости нет, спустился, подал девушке руку, потянул на себя. А когда та выползла на камень, понял, отчего она протягивала левую руку. Предплечье правой превратилось в сплошную рваную рану. Клочья серо-сизого мяса, изжёванного чуть ли не до кости, и лиловая кровь, струйкой сбегающая на камни.
Климу сделалось нехорошо. Он сам почти ощутил боль в руке. Спросил, сдерживая дрожь в голосе:
— Это… акула?
— Ага. Неудачно я её пырнула — рука прямо в пасть соскользнула. Ничего, ей тоже досталось — нож проглотила. Надеюсь, заработает несварение. Да ты не волнуйся, рука у меня заживёт, у нас же регенерация тканей знаешь какая! Надо только жгут сделать, перетянуть. И забинтовать потуже. Хорошо бы зашить, но иголки нет. Ничего, и без зашивания обойдёмся. — Она прошлась левой рукой по застёжкам блузы, дёрнула плечом: — Снять помоги!
Бюстгальтер она не носила. Да и не требовался он, пожалуй. Грудь у Киры была маленькая, упругая, с тёмными, почти фиолетовыми кнопочками сосков. Клим поспешно отвёл взгляд, но девушка его замешательство и не заметила. Протянула блузу:
— Порви на полосы, а то мне одной рукой не управиться.
Материя оказалась крепкой, пришлось поднатужиться, чтобы она поддалась. Клим вспотел от напряжения. А после следовало затянуть жгут, бинтовать. Он старался не прикасаться к отвратительным лохмотьям, но получалось не всегда.
Наконец с бинтованием было покончено. Кира вытянулась на камнях:
— Да, не получится вдвоём плыть. Ничего, рука немножко заживёт, и я сама туда сплаваю, а ты меня подождёшь.
— А как же акулы? — не понял Клим. — Или ты думаешь, она здесь одна была?
— А что мне акулы? — девушка повернула к нему голову. Улыбнулась: — На кианетиков хищники не нападают. Нас даже насекомые не кусают! Запах не тот. Ты разве не знал?
— В Акваполисе хищники и насекомые не водятся, — буркнул Клим. Помолчал, переспросил удивлённо: — Но если не нападают, то ты могла плыть дальше? Почему же ты начала драться с акулой?
— А ты? Тебя бы она сожрала точно.
— И что?
— Как что? Если бы мы местами поменялись, ты бы разве по-другому поступил? Не стал бы меня спасать?
Клим не ответил. Приподнялся, выглянул из-за гребня. Конечно, самолётик уже улетел. И когда вернётся, неизвестно. Наверное, спасатели забрали всех выживших, а с поисками мертвецов к чему спешить?.. Чёртова акула!
Он вновь сел. Взгляд наткнулся на выемку в камнях. Там ещё было немного воды. Поколебавшись, предложил Кире:
— Тут вода осталась. Хочешь?
— Нет, это твоя. Я в крайнем случае могу и солёной обойтись. И возьми, что там от моей блузки уцелело, голову прикрой — солнце поднимается… — Она вдруг чихнула громко и резко. Сморщилась недовольно: — Фу, вода в нос попала.
К большой суше Кира так и не поплыла. Рана на руке оказалась серьёзней, чем она думала, или крови много потерять успела, пока барахталась в воде — слабость не проходила. Один спасжилет у них остался, потому утонуть опасности не было, но заплыв мог затянуться на неопределённое время, а потому терял смысл. И, как назло, небо на востоке опять затянули тучи, ветер усилился, штиль сменился лёгким волнением, потом заштормило. Клим сидел в расселине, сжавшись в комочек, закутавшись в янтарные лоскутья, и думал, что спасатели найдут их слишком поздно. Если найдут. Но почему-то вчерашнего отчаяния эти мысли не вызывали. Скорее наоборот, облегчение.
К ночи Кире стало совсем худо. Она то и дело надрывно кашляла, хватаясь за грудь, тяжело дышала. А когда попробовала напиться солёной воды, её вырвало. Она даже на ногах не стояла, шаталась, словно былинка на ветру. Куда уж тут плыть! Но она продолжала успокаивать Клима:
— Не бойся, я справлюсь. Главное, отлежаться. Акула какая-то особо зловредная попалась. Может, ядовитая?
Шторм, усилившийся с наступлением темноты, принёс холодный и резкий дождь. Сперва Клим радовался льющейся с неба пресной воде, ловил капли ртом, ладонями. Но вскоре промок до нитки, озяб, а спрятаться от ветра можно было только вытянувшись на камнях на дне расселины. Киру тоже трясло. Но когда Клим, решившись, обнял её, тело девушки оказалось горячим, как огонь.
— Клим… твой братик… или сестричка… живёт в Акваполисе? — зашептала она ему на ухо.
— Это была девочка… Не знаю! Откуда мне знать, где она? Где-то в интернате.
— Ты что, ни разу её не видел? Не интересовался? Ты ненавидишь её из-за мамы? И заодно всех кианетиков?
Клим ответил:
— Да.
И второе утро началось для Клима с самолётного гула. Но в этот раз его не трясли за плечо, он проснулся сам.
Шторм продолжался. Небо затягивали плотные серые тучи, сквозь которые не мог пробиться ни один убийственный луч, ночной дождь под завязку наполнил выемку холодной водой. Можно жить, одним словом…
— Клим… там… самолёт, — Кира тоже проснулась, попыталась приподняться.
— Слышу.
Клим выбрался на гребень островка. Самолёт летел близко, над самой головой. Клим не кричал пилотам, не размахивал руками. Его и так заметили — самолёт сделал круг, покачал крыльями. Наверное, волны были слишком большими, сесть на воду самолёт не мог. Но этого и не требовалось — у большой суши стоял корабль.
Клим опустился в расселину, присел рядом с девушкой:
— Там корабль, спасатели. Увидели нас, скоро помощь пришлют.
Она слабо улыбнулась.
— Это хорошо… Надеюсь, у них есть… лекарство от акульего яда. Никогда мне… так пакостно не было.
Клим помолчал. Потом признался:
— У них нет лекарства. От твоей болезни лекарство не существует. — Во взгляде Киры появились удивление, непонимание, и он поспешил объяснить: — Она не из-за акулы, она… помнишь, я поцарапал тебя в унипорту? Это был не ноготь. Лабораторное лезвие, скарификатор. Я тебя заразил.
Она по-прежнему не понимала, и Климу пришлось продолжить:
— Помнишь, ты говорила, что пройдут десятки тысяч лет, пока появится вирус, поражающий кианетиков? Это не так, он уже существует. Эдвард у себя в лаборатории разработал математическую модель такого вируса. Информация попала к службе безопасности Акваполиса, и позавчера Эдварда арестовали. Но одну дозу он успел синтезировать, и об этом не знает никто. Кроме меня. Потому что он отдал её мне.
Удивление, недоверие на лице Киры сменились ужасом. Она, наконец, поняла.
— Неправда…
— Правда. В Акваполисе болезнь выявили бы быстро, потому что мы боимся болезней. Очаг бы локализовали, установили карантин, и на этом всё закончилось. На материке — другое дело. У вас нет ни иммунитета против этой болезни, ни лекарств. А главное — нет страха заразиться. Вирус нужно было переправить на материк, и я это сделал. Ты теперь — бактериологическая бомба. Через несколько дней после твоего возвращения начнётся пандемия. Проект «Голубая кровь» обернётся катастрофой, полным провалом. Людям придётся искать другое решение, более человечное. Эдвард верит, что у людей ещё есть шанс, есть время — если его не терять…
— Твой отчим — сумасшедший!
— Он гений! И он очень любил мою маму. Он это сделал, чтобы другие женщины не умирали, как она…
— Конечно, кианетики — не люди, их убивать можно. А ты? Ты зачем ему помог? Тоже из-за мамы?
Клим отвернулся, молча кивнул. И услышал:
— Нет… Ты ненавидишь кианетиков не за то, что твоя мама сделала выбор и умерла. А за то, что она его слишком поздно сделала! Подарила долгую счастливую жизнь твоей сестре, а не тебе. Ты — глупый мальчишка, считающий себя смертельно больным с рождения. Ты ненавидишь нас за то, что сам не один из нас.
И Клим не выдержал. Заскулил, не в силах сглотнуть колючий солёный комок, подкативший к горлу. Потому что Кира сказала правду.
Девушка помолчала. Затем заговорила снова. Голос её был всё таким же тихим, хриплым, но в то же время твёрдым и властным:
— Ладно, не ной. Надо что-то предпринять. Мы должны предупредить спасателей, чтобы они не высаживались на остров, не прикасались ко мне.
— Они не поверят. Решат, что у тебя шок, стресс.
— Верно, не поверят. Но должен быть способ… Расскажи, что ты знаешь об этом вирусе.
— Он размножается только в вашей крови, сквозь поры выделяется на поверхность кожи. Заражение возможно при непосредственном контакте и воздушно-капельным путём. Летальный исход — сто процентов…
— Какие у него ограничения?
— Ну… при температуре ниже двадцати градусов он теряет активность и быстро гибнет. Солёная вода действует на него угнетающе. И гемоглобин для него смертелен. Поэтому люди не могут заразиться. Даже переносчиками не становятся. Поэтому я тебя…
— Ясно.
Клим решился повернуть голову, взглянуть на неё. Девушка напряжённо всматривалась в открытый океан, в бесконечную череду волн, бегущих за горизонт. Заметив его взгляд, спросила:
— Как думаешь, там, в глубине, достаточно холодно?
Клим понял, о чём она. Сглотнул вновь подступивший комок.
— Спасатели всё равно найдут… твоё тело.
— Постараемся, чтобы не нашли. А если нашли, то нескоро. Сколько требуется времени, чтобы вирус погиб?
— После того как… Точно не знаю. Дня два или три…
— Отлично.
Она упёрлась рукой, села. Потянула к себе увесистый обломок камня.
— Жгут давай. Это надо привязать ко мне… И спасжилет помоги надеть.
Они как раз закончили возиться, и Кира сползла в воду, когда Клим услышал стрекотание. Звук шёл не сверху и не похож был на гул самолёта. Он забрался на гребень. К островку приближался спасательный катер. Люди, сидевшие в нём, заметили Клима, замахали руками. Он не отвечал им, сидел и смотрел на катер. Тот шёл ходко, несмотря на крутую волну. Пожалуй, минут пять, и будут на месте.
Когда катеру осталось метров сто, Клим наконец нашёл силы оглянуться. Далеко-далеко от островка — как она успела туда доплыть с одной-то рукой?! — прыгал на волнах оранжевый спасжилет. Пустой.
— Парень, ты там один? — донеслось из катера. — Сейчас мы тебя снимем!
Клим кивнул. Подумал отстранённо — интересно, врачи сумеют вылечить болячки, которыми он обзавёлся за двое суток вне города? Лучше бы не сумели.
