Принимаю условия соглашения и даю своё согласие на обработку персональных данных и cookies.

Кирилл Стрежнев: «В этой жизни Екатеринбург дал мне все»

20 сентября 2012, 16:59
интервью
Кирилл Стрежнев: «В этой жизни Екатеринбург дал мне все»
Фото: Влад Лоншаков для 66.ru
Когда-то главный режиссер Свердловской музкомедии бросил родной Санкт-Петербург ради нашего театра, и неслучайно. Сейчас его стены украшают 18 золотых масок, а город приезжие из столицы друзья сравнивают с Сингапуром.

Портал 66.ru продолжает свой совместный проект с радиостанцией «Эхо Москвы — Екатеринбург», в рамках которого публикуются интервью с гостями программы «Переходя на личности». Программа звучит в эфире радиостанции каждую среду после 15 часов на частоте 91,4 FM. Ведущая Маргарита Балакирская задает гостям несколько вопросов и от редакции Портала 66.ru.

Согласно давней традиции программы, беседа начинается с забавного случая из жизни гостя, рассказанного его хорошим знакомым.

Гали Абайдулов, хореограф:

— Я хочу рассказать об одном необычном методе работы Кирилла Савельевича с актерами. Это удивило не только актеров, это удивило и меня. Это касается нашей последней совместной постановки «Укрощение строптивой». Кирилл Савельевич так задумал, что главные персонажи — животные и вообще все это цирк, где постепенно происходит трансформация в людей. Таким образом, Катарина — это черная пантера, Петруччо — это вообще необузданный кот, у них есть сцена поединка. Поединок Кирилл Савельевич решил таким образом сделать. Он сказал: будут гигантские перчатки, будет ринг и будет бокс. Вы представляете, какое это было недоумение для актеров: вначале идут на сцену, Катарина бьет Петруччо вот так, а потом Петруччо отправляет ее в нокаут, вот так! У всех глаза стали достаточно квадратные. Я сказал: «Это невозможно, давайте как-то решим иначе, может быть, пусть лучше она его бьет, а он ее только шлепает по мягким местам и целует». «Ну, давайте попробуем», — сказал Кирилл Савельевич. И тут началось! Сколько способов поцелуев мы попробовали вместе с актерами! Это вам не передать. «Нет, — говорил Кирилл Савельевич, — мне этого не нужно; не нужно, чтобы это видел зритель, давайте это закроем… спиной!». В общем, обстановка все накалялась и накалялась, актеры уже разогрелись настолько, что от них пар валил. Поз сто мы попробовали, и тогда я увидел на его лице блаженную улыбку, с которой он очень ласково объявил: «Это я вас провоцировал. Вы разогрелись. Теперь давайте».

— Кирилл Савельевич, и чей же это был голос?
— Я подозреваю, что это был голос замечательного хореографа Галеи Байдолова, с которым я связываю очень большие творческие планы.

— Нравится вам укрощать актеров, особенно строптивых?
— Работа такая, хотя слово «работа» я ненавижу, потому что мы никогда, ни артисты, ни я, не говорим: «Я пошел на работу». Это смысл жизни, удовольствие, за который тебе еще и деньги платят.

— Я пошел в смысл жизни?
— Я пошел в то, что составляет смысл моей жизни.

— Когда вы решили стать режиссером, помните?
— В восьмом классе, лет, наверное, в пятнадцать, я поставил первый спектакль. В летнем трудовом лагере делать было нечего — сам написал инсценировку и поставил «Красную Шапочку». Сам сыграл главную героиню. У нас только мальчики играли в этом спектакле. Успех был грандиозный, потому что все девчонки нас терзали, только что автографы не брали, тогда я понял, что это мне нравится. Сначала я хотел поступать на психологический факультет в родном Питере, это было интуитивное желание, потому что режиссура и психология — родственные специальности. Но затем пришел на консультацию в университет ленинградский и посмотрел, что там надо сдавать математику — я никогда не поступил бы.

— За что вы, кстати, так поступили с культурной столицей нашей родины, родины на тот момент будущего президента России, и покинули Питер?
— Мне всегда важно, где я работаю, где я творю, а не где я живу, потому что, если мне нужно «подышать Петербургом», я могу поехать туда. В этом году я поехал в свой любимый Петергоф, два дня гулял по Питеру, дышал этим городом, но вернулся сюда, чтобы работать. Город Екатеринбург мне дал все в этой жизни. Все, что я получил, я получил здесь. А самое главное — я здесь получил возможность реализации, то, что вряд ли я получил бы в Петербурге. И дело здесь не в конкуренции, а дело в тех условиях и том климате. Кто-то приезжает к нам в Екатеринбург и говорит: «Какой злой город», ну, не злее Москвы. Кто-то говорит: «А что тут — дыра», а сегодня уже не дыра. И сегодня приезжают столичные мои приятели и говорят: «Опаа! У вас тут Сингапур какой-то вообще!». Поэтому у меня на сердце не скребет, и я считаю, что я совершил правильный выбор.

— Первую постановку в Свердловской музкомедии вам доверили сделать в 22 года?
— Да. Вот сейчас я думаю, что я бы сошел с ума, потому что в 22 года приехал, и Владимир Курочкин дал мне всю элиту. Это были ну самые лучшие артисты — Викс, Духовны, Жердер. Это был спектакль по Арбузову, «В этом милом старом доме», который назывался «Поздняя серенада». И это, конечно, было очень большое испытание, но у мальчика хватило ума ничего артистам не внушать, не объяснять, не раздражаться. И они потом, когда мы сделали спектакль, сказали: «Как здорово, как удивительно, мальчик сделал весь спектакль, сидя на стуле». Они меня звали Змеем, потому что, если «мальчик» что-то говорил, то в результате тихо, по-питерски, добивался своего. Ни разу не раздражался. Ничего. Потому что это действительно были замечательные, великие артисты, и это счастье, что удалось поработать с этой командой.

— Главным режиссером вы служите уже больше 25 лет, неужели за это время не было ни одного актерского бунта?
— Бунта не было, а вот конфликтные ситуации были. Особенно в 90-е годы, было тяжело всем, зарплату не платили, зритель покинул театр. Конечно, у артиста жизнь одна — выйти на сцену, и если он не получает этой возможности, то он начинает превращаться в крокодила. Поэтому на артиста нельзя обижаться, артисту надо все прощать и терпеть, потому что ни режиссер, ни хореограф, ни художник, ни монтировщики, ни костюмеры на сцену не выходят. Выходит один человек — артист, и он за все отвечает. А мы, все остальные, должны сделать так, чтобы у него все получилось. Тогда и у нас получится, мы вторым номером идем. Если так думать по-настоящему, тогда все получается, и тогда это лучшее средство избавления от конфликтов.

— Планируется ли в этом году у театра очередная «Золотая маска»? На какие проекты делаете ставки?
— Проект у нас один, точнее, два: мы послали заявку на «Скрипача на крыше» и «Герцогиня из Чикаго». Это два спектакля, которые по датам входят в этот цикл. Решение теперь будет принимать совет «Золотой маски», как обычно, в декабре.

— Как продвигается ваш новый спектакль «Белая гвардия»? Мы увидим его в этом сезоне на 80-летие театра?
— «Белая гвардия» — сложная работа, и дело даже не в грядущем 80-летии театра. Эта постановка третий год продолжается, очень тяжело все. Изначально были другие авторы и либретто, от которых нам пришлось отказаться. Но все к лучшему. Сегодня мы работаем с совершенно замечательными деятелями музыкального театра, это Владимир Кобекин, наш земляк и практически признанный классик, который живет сейчас на два города. Также Аркадий Застырец, который написал замечательное либретто с булгаковским духом. Этот сезон мы грамотно планировали, поэтому числа премьер были определены еще до начала лета — спектакль выйдет 30 ноября 2012 года.

После «Белой гвардии» будет «Обыкновенное чудо» с музыкой Геннадия Гладкова, будет премьера «Летучей мыши» 8 июня 2013 года, после этого театр уходит на гастроли. Осенью мы проведем юбилейные торжества в течение недели, где покажем, чем мы прославились за 80 лет. Параллельно существует новая сцена, где готовится новый спектакль под названием «Игривые любовники». Это две оперы по мотивам Эрголизии и Стравинского. После этого готовится соединение трех великих людей, это Александр Пантыкин, Николай Коляда и Кирилл Стрежнев. Этот проект называется «Пока, баба Шанель!», по спектаклю Николая Коляды, который мы переводим в музыкальный ряд. Вот и название будет другое. Вообще на новой сцене должны идти спектакли, которые не дублируют репертуар большой сцены. Там должно идти то, что не должно идти на большой сцене по причинам камерности, каких-то жанровых особенностей.

— Вас не смущает, что по жанру для многих «музкомедия» и «Булгаков», который сейчас готовится, — это антонимы?
— На нашем театральном баннере жанр определен совершенно честно: «Белая гвардия» — музыкальная драма в двух действиях. Теперь что касается особенностей современной музкомедии. Очень многие агитирую и меня, и нашего директора Михаила Сафронова поменять название театра. Но это бренд! Очень опасно менять это название. Многие спрашивают: «Почему у вас идут «Мертвые души», почему у вас идет «Силиконовая дура»? Почему у вас сейчас «Белая гвардия»?». Дело в том, что в течение последних лет мы вышли на иной творческий уровень. Теперь это норма жизни. Более того, за эти годы привлечена целая прослойка зрителей, которую тоже не волнует, что в музкомедии должна идти только оперетка, водевильчики и другие «развлекухи».

— Может быть, имеет смысл сменить название на «Опера точка лайт», как предложил Александр Пантыкин?
— Мне кажется, что это не оптимально. Американцы назвали правильно — мюзикл, то есть музыкальный спектакль или нечто музыкальное. И это правильно, но мюзикл в России во многом дискредитирован. Потому что многие «секонд-хенд» мьюзиклы экспортируются в столицу и потом бесследно исчезают. Не все спектакли отвечали каким-то запросам, у нас с американцами разный менталитет. У них мюзикл — это вид искусства, который может и три раза в месяц играться, и каждый день. Бродвейский мюзикл — это стабильная модель. Мы сейчас поставили их спектакль «Скрипач на крыше», который является абсолютным рекордсменом американского проката — более 3244 представлений! Но мы как репертуарный театр не используем такую модель — каждый день играть один спектакль. Хотя есть такие вещи, как «Екатерина Великая» и «Мертвые души», их стараемся ставить два дня подряд, так как там очень сложные декорации.

— На какой срок вы получили лицензию на «Скрипача на крыше»? При каких условиях будет продлеваться эта лицензия, не может ли получиться так, что американцы скажу «нет» — и все?
— По-моему, на год. Американцы могут сказать все что угодно, это не прогнозируемо. На самом деле в случае успешной реализации этого проекта в течение года американцы продлевают эту лицензию, но на других условиях, там цена уже будет меньше. Мы выполнили все обязательства перед американской стороной, мы не убрали ни одного слова из пьесы, мы не убрали ни одного такта музыки из пьесы, поэтому у американской стороны нет ни одного повода, чтобы расторгнуть с нами договор.

— Наша Музкомедия единственная в России стала членом Национального альянса музыкальных театров Америки, что это дает театру?
— Да, это очень интересно. Мы сейчас работаем над этим проектом и отправляемся на очередной фестиваль в октябре в Нью-Йорк. Это презентации новых сочинений американских композиторов — не из Нью-Йорка, а из всех Соединенных Штатов, где они показывают произведения, когда они еще не поставлены. В прошлом году я ездил и мы смотрели 8 презентаций. Каждому дается по 45 минут, нанимаются артисты, оркестр играет и в течение этих 45 минут ты понимаешь качество музыки, сюжет и необходимость постановки этого спектакля. Это ярмарка, потому что существуют помещения, в которые продюсеры вызывают авторов и заключают прямо там договоры на постановку спектакля в разных городах Соединенных Штатов. Учитывая, что мы открываем новую сцену, мы хотим этот проект в октябре следующего года сделать на российской почве. Сейчас мы с Александром Александровичем Пантыкиным летим в Нью-Йорк, чтобы еще раз посмотреть, как это все происходит — 24-й год делается, поэтому ничего выдумывать не надо.

— А «Мастера и Маргариту» не думали ставить?
— Нет, никогда не буду ставить «Мастера и Маргариту». Я глубоко убежден, что в литературе есть произведения, которые поддаются «омузыкаливанию», но бывает и наоборот. В частности, ни «Золотой теленок», ни «Двенадцать стульев» не переводятся на язык театра. Это литература, театр передать не может, так как театр — искусство грубое и очень четкое.

— Почему бы не поставить мюзикл о современных политических реалиях? У вас и место есть в новом помещении экспериментальной сцены.
— Не думаю, что мы должны пользоваться такими современными аллюзиями, потому что я сторонник опосредованного воздействия на зрителя, когда Шекспир в сознании современного человека становится современником. Мне кажется, это более ценно, чем подробно изображать нашу действительность. Во-первых, это сложно. Во-вторых, никому не нужно, в-третьих, наша жизнь так быстро меняется, что сегодня это актуально, а завтра это уже никому не нужно. И театр попадает в ситуацию дурака, который гонится за чем-то непонятным.

— Ну то есть мюзикла о Pussy Riot не будет? Представьте: цветные балаклавы, в суде, все танцуют, плачут…
— Мне это неинтересно. У меня есть свое мнение по поводу Pussy Riot, и я не пойду его на площадь Пятого года высказывать. Я считаю, что они совершили преступление, и считаю также, что наказание не соответствует уровню их поступка — это перебор. Со мной можно соглашаться или нет. Но спектакль про Pussy Riot делать я не буду.

— Можно сказать, что Свердловская музкомедия обласкана властью или не все так однозначно?
— Сегодня никто властью не обласкан. Наверное, были более счастливые времена, когда был Борис Ельцин, любимым театром у него был Театр музыкальной комедии, конечно, театр в связи с этим имел очень многое. Сегодня власть как таковая не решает ничего, сегодня решает продукция. В первую очередь нужно выпускать хорошие спектакли, качественные, в хорошем смысле удивлять, делать умные спектакли, на этом все строится. Власть просто содержит этот огромный, пятитысячный с лишним театр, обеспечивает заработную плату артистам и коммунальные платежи. Остальное все мы зарабатываем сами, а для того, чтобы зарабатывать, нужно делать хорошие спектакли, на которые ходит зритель.

— В театр официальные лица ходят?
— В последнее время — нет. Можно по-разному относиться ко временам Советского Союза, но когда Ельцин шел в театр — автоматически за ним шла вся свита. Все правительство области и весь аппарат партийный шел, и от каждого министра что-то зависело. В рамках этого визита можно было тогдашнему Владимиру Корочкину и директору театра решить какие-то вопросы. Сейчас абсолютно изменилось время, и приходится крутиться в том числе администрации театра, дирекции. Когда я рассказываю на совещаниях в Москве или Петербурге, что «этот спектакль стоил 20 миллионов, а этот 13», никто не верит, думают, что это рекламная акция какая-то. На самом деле это так. Где директор достает деньги, я не знаю, и знать не хочу, потому что каждый должен заниматься своим делом. Я должен ставить спектакли, а директор — обеспечивать этот процесс.

— Однажды вы сказали: «Спектакль может быть даже трагическим, но если в результате у зрителя не возникает светлого ощущения, это ненужное искусство». Кирилл Савельевич, а как же правда жизни?
— Правда жизни — это к вопросу о Pussy Riot, потому что правда жизни не является целью театра. Целью театра является открытие для человека каких-то ценностей, и свет в конце тоннеля должен быть всегда. При том что убили 4 человека, как у нас погибают в спектакле «Храни меня, любимая!», и все плачут, но при этом театр должен выходить на светлую ноту, потому что жизнь продолжается. Иначе нужно пойти всем сброситься с нашей недостроенной телебашни.