Принимаю условия соглашения и даю своё согласие на обработку персональных данных и cookies.

Антон Казарин, клиника «Анадолу»: «Стыдно, что в наших больницах убитые горем родители унижаются перед вахтершами»

10 февраля 2016, 16:30
Колонка
Антон Казарин, клиника «Анадолу»: «Стыдно, что в наших больницах убитые горем родители унижаются перед вахтершами»
Фото: Даниэла Верцбергер; архив 66.ru
Антон Казарин, представитель турецко-американской клиники «Анадолу» в Екатеринбурге, — о том, как уродливая сторона российского здравоохранения губит то хорошее, что есть в отечественной медицине.

Меня, как и многих, потрясла история с десятилетней Аленой, которую засыпал снегом экскаватор. Держим кулаки за малышку. Следим за новостями. Очередной сюжет на Первом канале. И как бы между делом: «Мама Алены информацию о состоянии своей единственной дочери вынуждена ждать дома. В реанимацию к девочке не пускают».

Как меня это резануло. Сколько можно! Почему родителей не пускают в реанимацию?! Откуда это?

По роду деятельности приходится часто сталкиваться с разными ситуациями, но все равно не могу привыкнуть, когда вижу, как к какому-нибудь маленькому онкопациенту, умирающему в реанимации, не пускают мать и отца, как они не находят себе места и ничего не могут с этим поделать. Мол, есть какие-то инструкции Минздрава…

В нашей медицине есть много хорошего, поверьте: доступность, достаточно высокие стандарты и т.д. Но… Есть вот такие, абсолютно уродливые ее стороны, гадкие в отношении к человеку и пациенту. Это ужасно. Это настоящая пытка.

Говорю так, потому что сам столкнулся с этим полтора года назад, когда в городской больнице Набережных Челнов умирал от инсульта папа моей супруги — человек, который был мне как второй отец… Все случилось очень быстро, а я узнал слишком поздно. Виктор Михайлович оказался в сосудистом отделении больницы, где нет МРТ (!), есть лишь древний 16-срезовый КТ-томограф, работающий через раз. Совсем рядом была суперсовременная БСМП, в которую несколько лет назад ввалили 2,8 миллиарда рублей. Но его состояние исключало всякую транспортировку. Реанимация, искусственная вентиляция легких… А еще слезы дочерей, жены и безуспешные попытки близких увидеть отца, уговоры врачей. «Пациент в коме. Проводится весь необходимый комплекс мероприятий, освободите проход», — цедит сквозь зубы дежурный врач и протягивает мятый листок с написанным от руки списком: простыни (2 шт.), памперсы взрослые (5 шт.), влажные салфетки…

Еду в Минздрав РТ, вываливаю свое горе на знакомого руководителя одного из департаментов. Тут же снимает трубку:

— Здравствуйте. Такой-то к вам поступил? Пусть начлеч мне перезвонит через 15 минут и доложит о состоянии пациента.

Через 15 минут вопрос с посещениями отца в реанимации был решен: два-три визита в неделю, близкие люди.
— Теперь они будут в тонусе, — говорит мне чиновник.
— Спасибо, — отвечаю. — Вы не представляете, как это важно для нас.
— Ну что вы, я вас понимаю. В прошлом году мой папа оказался в реанимации РКБ. И меня тоже пустили к нему только после звонка сверху.
…Когда я вошел в реанимацию и стал говорить с папой, у него задвигались веки, задрожали пальцы. Хотя медсестра говорила, что «он перестал реагировать на речь и прикосновения». Мы его навещали полтора месяца. Пока он не решил уйти от нас в лучший мир. Но я до сих пор уверен, что он слышал нас и ценил эти минуты общения с семьей.

Я не знаю, откуда взялась и почему до сих пор живет эта уродливая часть нашего здравоохранения. Почему, когда я в ноябре 2011 года первый раз попал в «Анадолу» и осматривал клинику, меня и мою коллегу провели в реанимацию новорожденных без всяких вопросов? В обычной одежде, уличных туфлях, без всяких бахил и проч. Там лежали крохи по 700 граммов весом, со сложнейшими патологиями!

Еще пример с Запада. С маленьким сыном одного уважаемого екатеринбургского врача приключилось несчастье, когда они отдыхали в Испании. Малыш каким-то образом добрался до маминых склянок в косметичке и не просто выпил содержимое какого-то флакона, а аспирировал его, то есть вдохнул. Мальчик попал в реанимацию обычной муниципальной больницы небольшого городка, был в экстренном порядке интубирован и переведен на ИВЛ. Потом его перевезли в более крупную больницу, потом еще (если не ошибаюсь, в Барселону). Его папа долго делился подробностями, как его потрясло отношение обычных врачей к пациенту и семье, даже об оплате и страховке вспомнили чуть ли не через неделю и сказали об этом очень деликатно. Но самое главное:
— Антон, он пробыл в реанимации 17 дней, в разных больницах. И все это время как минимум двое из нас могли свободно находиться с ним. Входить и выходить из палаты, когда захотим, могли сбегать в магазин и тут же вернуться к нему.

Вот это отношение к пациентам зачеркивает то хорошее, что есть в нашей медицине. Представьте себе ситуацию, когда во время визита делегации профессоров в какую-нибудь крупную российскую больницу мы корячимся, надеваем эти бахилы рядом с ворчливой бабушкой-вахтершей. В солнечный и сухой день. И вот пыхтит с тобой рядом какой-нибудь профессор, координатор европейской программы по хирургической профилактике по вопросам внутрибольничных инфекций. А потом, улыбаясь, шепотом говорит: «Антон, существуют уже десятки исследований, которые подтверждают, что эти пластиковые пакеты не только не препятствуют, а наоборот, способствуют распространению инфекций».

Стыдно.

архив 66.ru