Сирийский кризис обернулся этой осенью для Европы совершенно новой стороной: беженцы начали практически штурмом брать страны ЕС в надежде получить убежище. По некоторым данным, только Германия планирует принять до конца года около 800 тыс. человек: в правительстве страны заверяют, что им нужна рабочая сила и именно сирийские беженцы смогут утолить кадровый голод государства. России такой сценарий вряд ли грозит: во-первых, мы не находимся в Шенгенской зоне и не обязаны пускать людей из соседних стран; во-вторых, добраться до нас жителям Сирии достаточно сложно.
Однако на фоне этой ситуации мы задались вопросом: как в Свердловской области на данный момент обстоит ситуация с трудовыми мигрантами и испытывает ли наш регион кадровый голод? Чтобы понять, какова в них потребность нашего региона и из каких стран к нам приезжают, Портал 66.ru обратился с этими вопросами к директору департамента по труду и занятости населения Свердловской области Дмитрию Антонову.
— Дмитрий Алексеевич, начнем с простого вопроса: нужны ли трудовые мигранты Свердловской области?
— У наших работодателей есть право привлекать иностранных работников, и они формируют спрос на иностранную рабочую силу. То есть нужно понимать: иностранные сотрудники нужны нашим предпринимателям, субъектам бизнеса области, которые используют их в соответствии со своими уставами для извлечения прибыли.
Здесь мы, конечно, можем подискутировать с вами, почему иностранные работники, а не российские. Считается, что по ряду позиций иностранные работники дешевле, нежели россияне. До известной меры это так, и мы с этим явлением боремся. Потому что у нас есть в законодательстве принцип приоритета при трудоустройстве граждан РФ, но так называемый социальный демпинг мешает его реализации.
Хорошо, если иностранная сила будет просто дешевле. Конкуренция на рынке труда в определенных сегментах всегда полезна, но вопрос в том, что зачастую эта конкуренция является недобросовестной, и, к сожалению, работодатели позволяют себе сознательно демпинговать, уменьшая для иностранцев размер социальных взносов и платежей в бюджетный фонд, налоговых платежей и т.д. Отсюда и дешевизна таких работников, которая имеет две составляющие: их правовая безграмотность и их якобы продуктивность. Считается, что за рабочий день гражданин из Средней Азии может сделать больше, чем россиянин. Но не будем забывать, что аргумент этот кажущийся, потому что рабочий день иностранного сотрудника — это 12 часов, тогда как рабочий день россиянина, который, слава богу, поднаторел в защите своих трудовых прав, все-таки восемь часов. При этом объем выполненной работы зачастую примерно один и тот же.
 |
|---|
— Какие свердловские компании привлекают иностранных работников?
— Такие компании можно условно поделить на три больших категории. Во-первых, это российские фирмы, где менеджмент, операционное ядро — это граждане РФ, а низовые позиции, занимающиеся неквалифицированным трудом, — выходцы из Средней Азии. Во-вторых, это российские компании, которые изначально ориентированы на использование труда наемных работников иностранного происхождения. К ним может относиться клининг и стройка, когда менеджмент в основном российский (около 20% российского персонала), а все остальное (до 80%) — иностранная рабочая сила. В-третьих, это торговый сегмент. Это компании, которые иностранцы создают исключительно под иностранцев. Это люди, которые работают на рынках, например, на «Таганском ряду».
Есть еще четвертая группа — компании, которые привлекают узкоспециализированных специалистов. Но это наиболее дисциплинированные работодатели: они платят все налоги, они на хорошем счету, это флагманы нашей региональной экономики, они обеспечивают наполняемость бюджета налогами и вообще служат свидетельством нашей инвестиционной привлекательности. Наверное, некорректно будет называть их, но приведу в пример баскетбольный клуб УГМК.
— И какие специалисты таким компаниям нужны? Какой квалификации?
— Нужны все. Потому что мы часть глобального мира. Экономики примерно у всех одинаковые, понятно, есть какое-то географическое распределение труда по территориям, но тем не менее. Новые производства развиваются, мы активно импортируем технологии, мы активно занимаемся техперевооружением — конечно, нам нужны специалисты.
Очень интересный у нас сегмент — доктора. Со времен «Записок юного врача» Михаила Булгакова у нас поменялось немногое в плане того, что фельдшеры нужны. И мы видим достаточно большой пул докторов из Киргизии, которые соответствующую аттестацию прошли здесь, у нас, имеют право работать доктором в сельской больнице, например. Я много встречаюсь с руководителями, когда езжу по территориям, и все довольны. В одном населенном пункте есть женщина — она, наверное, лет на 10 от российской медицины отстала, но с нашими травмами, вывихами, ангинами, ОРЗ она справляется отлично. И нет никаких нареканий и возражений, чтобы она здесь продолжала работать.
В целом же мигранты у нас, как и везде, разные: от тех, кого мы с удовольствием принимаем, до тех, кто для нас нежелателен и их приходится депортировать. В России сейчас есть патентная система для граждан стран безвизового режима. Когда ее вводили, было опасение, что россиян тогда вообще выдавят с рынка труда и это приведет к безработице, но — абсолютно ничего подобного. Потому что очень много (порядка 60%) патентов выдается для работы у физических лиц, 40% — для работы у юридических лиц.
 |
|---|
— Расскажите о патентной системе подробнее.
— На сегодня мы выдали около 50 тыс. патентов — это абсолютно нормально; у Свердловской области была плановая цифра 52 500 патентов, мы стабильно выходим на этот уровень. Мы понимаем, что есть конкретные отрасли, традиционно закрепленные за мигрантами: стройка, рестораны и кафе, клининг, ЖКХ — те, которые у россиян спросом не пользуются. Соответственно, мы не имеем ни безработных из этих сфер, ни обучающих программ, потому что они и не востребованы.
У нас действительно нет спроса на низкоквалифицированный труд со стороны россиян, даже в кризис. Вот пример: в прошлый кризис, который был куда глубже нынешнего по масштабам безработицы, мы не имели спроса на эти специальности. Тогда квота превышала величину регистрируемой безработицы. Это парадоксально, сейчас это мало кто помнит, но квота у нас сначала была в кризис 135 тыс., потом мы ее снизили до 102 тыс. При безработице в 65 тыс. человек квота была где-то на уровне 85 тыс., а потом безработица и квота сравнялись: одно росло, другое уменьшалось. Когда безработица достигла пика — 96 200 человек (это регистрируемая, а безработица в методологии МОТ у нас тогда переваливала за 220 тыс. человек — гигантские цифры), уровень привлечения (квота плюс те разрешения на работу, которые действовали с прошлого периода) был 80 тыс. человек. Сейчас у нас этот уровень — 60–65 тыс. Это те цифры, которые мы нормально перевариваем, и рынок труда не чувствует (с точки зрения влияния на граждан РФ) никакого воздействия. Все нормально, работы хватит всем. Сейчас безработица на уровне 32,9 тыс. человек, еще не все плохо, не надо паниковать.
Вообще к нам традиционно много едут, но сейчас у нас и цена патента одна из самых низких — 2 400 руб. В Тюмени, например, он стоит около 4 тысяч. Эта цифра взята не с потолка. В статье 227.1 Налогового кодекса Российской Федерации, принятого федеральным законом №117 от 5 августа 2000 года, указано, что фиксированные авансовые платежи по налогу уплачиваются за период действия патента в размере 1 200 рублей в месяц. К этой сумме прибавляется коэффициент-дефлятор, который равен 1,307, и районный коэффициент, который различается в каждом регионе. Так мы выходим на сумму в 2400 рублей.
И мы не хотим, чтобы патент стал заградительной, барьерной мерой, потому что все барьерные меры приводят к расширению теневого сектора. Мы не будем свою позицию пересматривать, потому что точность прогноза у нас оказалась достаточно хорошая, то есть на 52 тысячи мы выходим. Сейчас посмотрим еще, что у нас будет по наполняемости бюджета от отчислений, думаю, к 500 млн руб. мы уже приблизились в 2015 году.
 |
|---|
— Мигранты сейчас сдают экзамены по русскому языку, истории, основам культуры и права. Это верное направление?
— Экзамены — это только первый шаг. И слава богу, этот механизм заработал. Не всё идеально, хотя это, я думаю, характерно для любого нового нормативно-правового акта. И со временем, конечно, ситуация будет меняться. Будет улучшаться, усложняться, уменьшаться — понятно, все поправки будут приниматься. Думаю, года через два-три механизм будет уже отлажен и отшлифован.
Сейчас мигранты, мягко говоря, имеют достаточно низкую правовую культуру и не способны к длительным договорным отношениям. Для них ничего не значит трудовой договор, для них сделка должна быть в горизонте суток: работа — деньги, и всё. И это надо менять на законодательном уровне.
— Если экзамены — это только первый шаг, то как, по вашему мнению, нужно дальше развивать законодательство и какие еще механизмы для регулирования этой сферы применять?
— Была мысль сделать федеральный закон по адаптации мигрантов, но, к сожалению, он завис и даже первого чтения не проходил. Я для себя вижу вариант организованного набора — по аналогии с вахтовым методом: условно говоря, работодатель 30 человек на работу принял, 30 — вернул. С коллегами из Киргизской республики, из Таджикистана это уже обсуждали: работодатель формирует заявку, под эту заявку ему поставляются соответствующей квалификации люди. Однако и здесь есть темы для размышления: во-первых, это довольно сложно организационно, потому что предложение превышает спрос. Во-вторых, я задаюсь вопросом: если такой рабочий приехал, но решил уйти через два дня, кто будет его потом заменять? За какие деньги? Какую гарантию дают на персонал? Никто не может на это ответить.
Поэтому хочется от наших зарубежных партнеров какого-то движения навстречу, повышения уровня квалификации их граждан. Не хотите вы учиться у нас, может, дорого это — учите у себя, но учите как-то внятно. Однако, видимо, ситуация сейчас всех устраивает, уже сложилась определенная культура. Но я сторонник государственного регулирования, поэтому думаю, что будут все-таки приняты какие-то меры, с этим связанные.
 |
|---|
— СМИ сообщали, что в России упростят въезд трудовым мигрантам, тем, кто едет строить объекты к чемпионату мира. Это правда?
— Куда еще проще? Проще только бесконтрольность уже. Ничего такого не обсуждалось.
— В прошлом году, когда рубль начал резко падать, была информация, якобы мигранты испугались, уехали из России. А сейчас, когда экономическая ситуация налаживается, — возвращаются. Это как-то можно отследить?
— Слишком много случилось в тот период, чтобы говорить, что это именно из-за рубля. И экзамены ввели, и были определенные задержки с получением сертификатов, и нововведение в законодательстве, что пребывать можно 90 из каждых 180 дней в России, потом выезжать. И рубль упал. И зима настала. То есть все эти факторы просто сошлись, и, конечно, мы наблюдали определенный отток. На сегодня мы видим — все более-менее стабилизировалось.
— Если говорить о том, что сейчас происходит в Европе, что сирийские беженцы ее буквально атакуют, могли бы вы дать какой-то прогноз, как будет дальше развиваться ситуация?
— Я не сторонник давать прогнозы, нужно обладать большей информацией. Например, чтобы это четко понимать, нужно знать миграционный баланс. Мы не знаем, сколько человек из Европы выезжает — в Северную, Южную Америку, Азию. Но однозначно понятна ситуация: нам показали много людей в одном месте, плотность мигрантов там на квадратный километр очень высокая. Это создает ощущение паники. Мы видим, что некоторые страны, особенно Балканские государства, в Южной Европе, в Восточной — оказались не готовы; но, думаю, со временем у них тоже всё выровняется, наверное, всех примут и «переварят».
Вопрос ассимиляции остается открытым. Потому что известно, что, если число мигрантов превышает 7% экономически активного населения, начинается выделение, обособление диаспор, то есть создаются культурные, религиозные образования, которые стремятся влиять на государственную политику. Иными словами, с точки зрения правового поля они становятся гражданами той же самой Германии, но в культурном плане остаются выходцами из Азии. Вот это надо понимать.
Константин Мельницкий; 66.RU; 66.RU
